Рубин королевы

Поводов для оптимизма стало еще меньше, когда из Лондона вернулся Адальбер. Он был не столько обеспокоен, сколько задумчив.

– Никогда бы не подумал, что у такого страшного злодея и убийцы, как Солманский, к тому же почти приговоренного к повешению, могут быть подобные связи! Впрочем, Уоррен тоже удивился. Похоже, после смерти Солманского единственной заботой британского правосудия стало утешение его семьи. Перед Сигизмундом и его женой распахнули двери тюрьмы, им выдали тело самоубийцы. Они настояли, чтобы не делали вскрытия. Им-де оно внушает ужас, а результата все равно Никакого: всем известно, что причина смерти – отравление «вероналом». Один Уоррен остался недоволен: он твердо придерживается правил и обычаев и не терпит приказов...

– Когда утешали скорбящих членов семьи, упоминалось ли имя дяди Болеслава?

Светло-голубые глаза Видаль-Пеликорна стали еще круглей.

– А это что еще за птица?

– Как? В Лондоне ничего не слышали о дяде Болеславе? Каким же образом тогда он появился здесь вместе с Сигизмундом и его женой, которые проявляли о нем бесконечную заботу, поскольку старик выглядел совсем больным?

– В жизни не слышал о таком! И где же он теперь?

– По соседству, – язвительно улыбнулся Морозини. – Юная чета прибыла сюда лишь на сутки – до отхода «Северного экспресса», оставив гроб на хранение на вокзале. Однако, приехав в Париж вместе с дядей Болеславом, уедут они без него. Бедняга страшно измучен, он нуждается в отдыхе и неусыпной заботе. Это и обеспечивает ему в данный момент моя дорогая женушка, прежде чем увезти... не знаю, в каком направлении, но, надеюсь, не в мой дом.

– Ну и дела!

Адальбер прикрыл глаза, так что из-под опущенных ресниц виднелись лишь тоненькие блестящие полоски. Одновременно он сморщил нос, словно собака, вынюхивающая след. Саркастический тон друга заставил его призадуматься.

– Мне пришла в голову одна идея, – через некоторое время проговорил он. – Интересно, а тебе, случайно, не приходила такая же? Это выглядит бредом, но у таких людей правда еще невероятнее бреда...

– Говори! Я скажу, то это или не то.

– О, все очень просто! Солманский принял не «веронал», а какое-то лекарство, которое ввело его в состояние каталепсии. Поверив в его смерть, власти любезно отдали останки безутешной семье, а оказавшись во Франции, покойник вылез из ящика в обличье дяди Болеслава...

– Оно самое! Хотя я повторяю себе, что это чертовски трудно осуществить...

– Ты забываешь о деньгах! Эти люди очень богаты: помимо наследства Фэррэлса, из которого, как ты говорил, твоя дражайшая супруга получила большую часть, существует еще американская жена Сигизмунда, и она – насколько мы знаем этого типа, – должно быть, отнюдь не нищенка. Сколько времени, на твой взгляд, пробудут здесь Анелька и ее «дядюшка»?

В течение следующих трех дней Альдо, оставаясь затворником у тети Амелии, буквально грыз удила, поглощая все, что находил интересного – в библиотеке, или часами обсуждая с Адальбером возможные пути рубина после его появления в Праге. Первым делом они написали Симону Аронову, сообщив ему новости и умоляя пролить на них хоть какой-то свет. В ожидании ответа Морозини превратился в комок нервов, не в силах ни расслабиться, ни отдохнуть, и только по ночам спускался в сад, чтобы понаблюдать за редкими передвижениями в соседнем доме. А Мари-Анжелина не пропускала ни одного вечера, бегая по крышам в надежде, впрочем, всегда тщетной, что-то обнаружить. Обитатели особняка Фэррэлсов решительно не желали открывать окна и раздвигать занавеси, а в такую теплую погоду это могло означать только одно: им есть что прятать.

Дом представлял собой подлинный островок тишины посреди Парижа, буйно веселившегося на непрекращающемся празднике в честь VII Олимпиады и столь же бурно переживавшего все, что происходило с правительством, шедшим к своему краху вместе с президентом Александром Мильераном. Так продолжалось три дня. На четвертое утро Мари-Анжелина бегом прибежала из церкви: она узнала, что леди Фэррэлс и «дядя Болеслав» отбывают из Парижа вечером следующего дня «Арльберг-экспрессом». Узнав новость по телефону, Видаль-Пеликорн бросился к Куку и взял купе в спальном вагоне для мадемуазель дю План-Крепен. Куда именно направлялась странная пара, точно известно не было, и билет для Мари-Анжелины на всякий случай взяли до Вены.

И все-таки Адальбера мучили сомнения: ведь если «дядя Болеслав» и впрямь Солманский, как же он решится пересечь австрийскую границу?