Глухая стена

- Там что-то произошло, - ответил Валландер. - Я не знаю, что именно. Но это повлияло на всю его жизнь.

- Что же это могло быть?

- Не знаю.

- А кто стрелял в его квартире?

- Неизвестно. Мы не знаем ни кто это был, ни что он там делал.

Комиссар надел куртку, на прощание пожал руку Марианне Фальк.

- Если хотите, пришлем расписку, что на время изымаем фотографии.

- Ну что вы, не надо.

Валландер открыл дверь, но Марианна Фальк вдруг сказала:

- Я тут подумала…

Комиссар ждал, глядя на нее. Она медлила, явно испытывая неуверенность.

- Полиции, конечно, требуются факты, - нерешительно продолжала она, - а то, о чем я думаю, мне и самой неясно.

- На данном этапе важным может оказаться что угодно.

- Много лет я жила рядом с Тиннесом. И понятно, считала, что знаю его. Хотя чем он занимался те четыре года, когда начисто пропал из виду, мне было неизвестно. Я просто закрыла на это глаза. Атмосфера в семье была ровная, он прекрасно относился ко мне и к детям, и я не задумывалась о тех годах.

Она вдруг умолкла. Валландер ждал.

- Порой мне казалось, я замужем за фанатиком. За человеком, у которого два лица.

- За фанатиком?

- Иногда он высказывался довольно-таки странно.

- О чем?

- О жизни. О людях. О мире. По сути, обо всем. Мог разразиться резкими обвинениями. Ни к кому не обращаясь. Будто бросал реплики в пустоту.

- И никак не объяснял, в чем дело?

- Я пугалась. И не смела спросить. Его словно бы переполняла ненависть. Правда, кончались эти вспышки так же быстро, как и начинались. Такое впечатление, будто он срывался. А после досадовал сам на себя. Невольно выдавал то, что предпочел бы скрыть.

Валландер задумался:

- Вы уверены, что он сторонился политики?

- Политиков он презирал. И на выборы никогда не ходил.

- А с общественными движениями связь не поддерживал?

- Нет.

- Может, у него был кумир, которым он восхищался?

- Да вроде нет, - сказала Марианна Фальк, но тотчас передумала: - Хотя, пожалуй, он был поклонником Сталина.

Валландер нахмурился:

- Почему?

- Не знаю. Но он не раз повторял, что Сталин обладал неограниченной властью, точнее, захватил ее, чтобы осуществлять безраздельное господство.

- Так он говорил?

- Да.

- И никаких объяснений не давал?

- Нет.

Валландер кивнул:

- Ладно. Если вспомните что-нибудь еще, сразу звоните.

Она обещала. Дверь закрылась.

Комиссар сел в машину. Фотоальбом положил на сиденье рядом. Мужчина на фоне трансформаторной подстанции. Снимок сделан в далекой Анголе двадцать лет назад.

Вдруг именно этот человек прислал открытку? Может, его имя начинается на «К»?

Валландер покачал головой. Ничего не понять.

Движимый безотчетным импульсом, он выехал из города, направился туда, где нашли мертвую Соню Хёкберг. Ни души вокруг. Калитка на замке. Валландер огляделся по сторонам. Бурые поля, поодаль галдящая стая ворон. Тиннес Фальк замертво упал у банкомата. Сам он никак не мог убить Соню. Существуют другие, незримые пока связующие звенья, целая сеть, соединяющая разрозненные события.

Фальку отрезали пальцы, которыми он писал. С целью что-то скрыть? Так же и с Соней Хёкберг. Иного логического объяснения нет. Ее убили, чтобы она не заговорила.

Валландер зябко поежился. День выдался весьма прохладный. Он вернулся в машину, поднял окна. И поехал обратно в Истад. На въезде, неподалеку от круговой развязки, зазвонил мобильник. Комиссар съехал на обочину, остановился. Звонил Мартинссон.

- Мы продолжаем, - сообщил он.

- Ну и как успехи?

- Цифры эти прямо как высоченная глухая стена. Мудин пытается ее одолеть, но что он конкретно предпринимает, не скажу.

- Надо набраться терпения.

- Полагаю, управление оплатит его обед?

- Квитанцию возьми, - сказал Валландер. - Потом отдашь мне.

- Может, все-таки свяжемся с компьютерщиками из министерства? Что мы, собственно, выигрываем, откладывая эту возможность?

Мартинссон, разумеется, прав, подумал Валландер. И все же решил подождать, пусть Роберт Мудин еще поработает.

- Мы свяжемся с ними, - ответил он. - Но попозже.

Скоро комиссар был в управлении. Ирена сообщила, что ему звонила Гертруд. Валландер прошел к себе и сразу же отзвонил. По воскресеньям он иногда навещал ее. Но редко. И постоянно чувствовал угрызения совести. Что ни говори, она пожалела его несносного отца, скрасила ему последние годы жизни. Без нее он бы нипочем не достиг такого почтенного возраста. Но теперь, когда отца не было в живых, разговаривать им было не о чем.