Смерть ради смерти

– Меня с самого утра штаб достает, – начал он, пряча глаза. – Требуют, чтобы я дал им трех человек в бригаду, которая занимается расследованием убийства тележурналиста.

– Почему так много? – удивилась Настя. – У нас же совсем некому будет работать, если мы трех человек отдадим. Что, во всей Москве других сыщиков не нашлось?

– Вот и я им то же самое сказал, – смущенно вздохнул полковник. – А они предложили компромиссное решение.

– Какое? – внезапно осипшим голосом спросила она, предчувствуя, что услышит сейчас неприятную новость.

– Они готовы взять не троих, а только одного. Но это должна быть ты.

– Нет.

Она ответила мгновенно и с таким ужасом, как будто ей предлагали съесть сырую жабу.

– Но почему, Стасенька?

– Вы прекрасно знаете почему, Виктор Алексеевич. На мне висят несколько дел, и я не могу их бросить просто так, только лишь из-за того, что какому-то начальнику приспичило иметь собственного аналитика.

– Настасья, ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь? – Голос Гордеева стал сухим и строгим. – Убит известнейший человек нашей страны, на раскрытие этого преступления брошены лучшие силы милиции и прокуратуры, создан специальный штаб по координации действий и руководству расследованием, и тебе, сопливой девчонке, предлагают взять на себя аналитическую работу в этом штабе. Ты гордиться должна, что тебе оказано такое доверие. Это значит, что тебя заметили и оценили, это значит, что поняли наконец, как я был прав, когда брал тебя на работу в отдел. Это значит, что мы с тобой все-таки победили! И сейчас настал ответственный момент, когда ты можешь убедить в нашей правоте не только Петровку, но и всю нашу милицейскую общественность. Ты будешь работать в этом специальном штабе и ты всем – слышишь? – всем, от рядового оперативника до министра, покажешь, как важно и нужно заниматься аналитической работой не только для руководства на уровне города, но и для раскрытия конкретных преступлений, ты покажешь, как замечательно ты умеешь это делать. И еще одно. Не забывай, что в нашем отделе большой некомплект сотрудников. Люди уходят, а новые почему-то не приходят. То есть приходят, конечно, но я их не беру, потому что вижу: нет в них того, что я ищу в хорошем сыщике. Так вот, если ты сумеешь заявить о себе, показать себя и свою работу, ты тем самым заявишь и обо мне, и о нашем отделе. Понимаешь? Люди начнут думать: «Что же это за Гордеев такой, который придумал взять в отдел человека специально для аналитической работы? Что же это за отдел такой, где аналитик помогает раскрывать преступления?» Сначала мы станем интересны им, а потом к нам потянутся, и не шваль всякая, как сегодня, а лучшие. Так что не валяй дурака, дорогая моя, и приступай к работе в бригаде.

– Я не могу, – упрямо повторила Настя, глядя почему-то не на начальника, а на полированную поверхность длинного стола для совещаний.

– Почему?

– Я должна закончить с Институтом. Я должна выяснить, что за антенна стоит у них на крыше, и добиться, чтобы ее сняли и чтобы виновные в этом понесли наказание. И пока я этого не сделаю, я не остановлюсь.

– Но ты же мне руки вяжешь! – в отчаянии воскликнул Колобок. – Если оставить тебя, то придется отдавать трех человек. Трех! Это при нашем-то некомплекте! Вокруг тебя складывается какая-то непонятная ситуация, и, пока она не рассосется, тебя нужно охранять по дороге из дома на работу и обратно. Это значит, что от дела будет оторван как минимум дважды в день еще один человек. Развалится работа всего отдела – и только из-за твоего упрямства. Имей в виду, я с тобой веду светскую беседу просто потому, что хорошо к тебе отношусь, а так ведь могу приказать – и вся недолга. И прикажу, если ты не одумаешься.

– Виктор Алексеевич, – сказала Настя медленно, сквозь зубы, словно с трудом выдавливая из себя слова. – Я не хочу работать в этой бригаде, потому что считаю это безнравственным. Можно создавать специальные штабы и бригады для поимки опасного преступника, который, оставаясь на свободе, может совершить еще не одно тяжкое преступление. В такой постановке мне вопрос понятен. Но создавать такие штабы и бригады для того, чтобы раскрыть одно убийство, – это верх цинизма, это хамство и свинство, это плевок в душу всего населения, всех нас. И я не хочу, не могу и не буду участвовать в этом шабаше.

– Ты что, Стасенька? Что-то я тебя не понял, – озадаченно произнес Гордеев, который от изумления уже успел забыть, как только что велел ей перестать валять дурака и грозился перейти от дружеских уговоров к административным приказаниям.