Закон трех отрицаний

– Ну что ж, – философски заметил Валерий, – все справедливо, неприятности должны чем-то компенсироваться. А тебе не приходило в голову, что если Чуйкову это все такой выгодой обернулось, то это неспроста?

– Приходило, – хмыкнул собеседник. – Я ж говорю: посплетничать хотел. Так когда увидимся?

– Давай завтра. – Риттер перевернул страницу органайзера и посмотрел расписание на ближайшие дни. – Завтра между тремя и четырьмя или послезавтра прямо с утра, часиков в десять. Тебе когда удобно?

Теперь страницы шелестели на другом конце провода.

– Завтра у меня сложный день, давай послезавтра с утра.

– Договорились.

Валерий положил трубку, сделал пометку в органайзере и вернулся к текущим делам. Лариса продолжала сладко посапывать буквально в двух метрах от него, постоянно напоминая Риттеру о том, что бизнес бизнесом, а свое главное дело, то, за которое у него все время болит душа, он так и не сделал.

Кинув очередной взгляд на Лару, он придвинул поближе записную книжку и начал звонить знакомым журналистам с одним и тем же вопросом: у каких публичных, на всю страну известных людей они планируют в ближайшее время брать интервью. Записал несколько имен, критически оглядел полученный список. С двумя из этих персонажей он был знаком, не близко, но все же достаточно, чтобы позвонить им.

– Я хотел бы преподнести вам в подарок картину моей жены, молодой художницы… Я могу попросить вас об одолжении? У вас будут брать интервью для журнала… Журналист обязательно спросит вас об этой картине. Вы не могли бы непременно упомянуть имя автора?.. Я буду вам очень признателен…

Унизительно, противно. Он делает это не в первый раз. И каждый раз чувствует себя засунутым вниз головой в мусорный бак. Но для Лары он готов и не на такое пойти.

* * *

В субботу дом в Болотниках оказался полон народу. В пятницу вечером приехал Чистяков, в субботу с утра появился Павел Дюжин, а после обеда, ближе к вечеру, вдруг нарисовался Коротков.

– У-у, – разочарованно протянул он, оглядывая кухню, на которой кипела работа: Чистяков взялся приготовить привезенного Дюжиным молочного поросенка, – а я-то думал, облагодетельствую несчастную одинокую больную, развею скуку, окажу моральную поддержку, и за все это она будет мне благодарна по гроб жизни.

– Еще один прихлебатель явился в поисках благодарности, – констатировал Алексей. – Я думал, моя Аська самая корыстная, а у вас на Петровке, оказывается, все такие. Селуянов тут без конца пасется, тоже делает вид, что навещает.

– Я попрошу, – демонстративно оскорбился Коротков, – ваша, сударь, жена бывает корыстна только в двух направлениях: чтобы вы ее кормили и уступали место за компьютером. А я компьютером не пользуюсь.

– Значит, голодный, – сделал вывод Дюжин.

– Кормленый, – гордо заявил Юра. – И ничего мне от Каменской не нужно. Кстати, где она?

– Устраивает пробный вояж на второй этаж. Пытается ходить по лестнице. Специально ждала, когда кто-нибудь приедет, одна боялась рисковать, – объяснил Чистяков. – Пойди-ка, раз уж ты такой бескорыстный, проверь, до какого места ей удалось добраться. А то она уж минут двадцать как отправилась.

Коротков вышел из кухни, начал подниматься по лестнице и сразу понял, почему Настя ее боится. Крутая, винтовая, ступеньки узкие. Одно неверное движение – и пиши пропало, непременно что-нибудь сломается при падении, и хорошо еще, если рука или нога, а то ведь и что похуже. Каменскую он нашел в одной из трех комнат. Судя по всему, это была детская, предназначенная для семилетнего сынишки Дюжина. Настя сидела на маленьком диванчике, опираясь обеими руками о палку, и задумчиво разглядывала вытянутую вперед левую ногу.

– Здорово! – радостно заорал Коротков. – С победой тебя, подруга! Ты покорила-таки эту вершину!

Она улыбнулась и протянула ему руку:

– Привет, я твой трубный глас уже давно слышу. И чего ж ты всегда так орешь, а, Юрик? С таким голосом ни один секрет сохранить невозможно.

– Ладно, давай, критикуй, – обиженно проговорил он. – Эти, которые внизу, меня корыстью попрекают, и ты не отставай, подключайся. Я в такую даль тащился, хотел с подругой повидаться, самые, можно сказать, лучшие чувства в душе нес, а вы… Я что, жрать сюда приехал? А если вам кусочек поросенка жалко, так и скажите, жлобы.

– Да ладно тебе, – Настя расхохоталась, – мы тебя и таким любим.