А что Ларкину вменить? Его-то за что можно привлечь к ответственности? Сам никого не убивал, даже близко к жертвам не подходил. Гипноз недоказуем. Слова говорил? Ну так и вы говорите, кто ж вам мешает, только совершенно не факт, что вас послушаются и сделают, как вы велите. И Ларкина никто не слушался. И вообще он ничего такого им не говорил. Обыкновенная психотерапевтическая беседа. Стресс снимал. А что, нельзя? Ах, запись. Ну это он так, экспериментировал. Дурака валял. Морочил голову доверчивому Князеву. Пошел и убил? Да что вы говорите? Не может быть! И кого? Человека на проезде Черепановых? Ну надо же. Вот дурачок. Да Ларкин назвал первый пришедший в голову адрес. И человека, который там живет, он и знать не знает.
Гордеев и следователь Ольшанский спорили до хрипоты, пытаясь решить, что же делать с Ларкиным. За Михаилом Давидовичем постоянно велось наблюдение и задержать его можно было в любой момент, но было совершенно непонятно, надо ли это делать, а если делать, то по какому плану. Обвинить его не в чем. Стало быть, и расколоть не удастся. А если учесть его необыкновенные способности, то вряд ли даже самая умелая и изощренная тактика допроса даст хоть какой-то результат.
В конце концов решили Ларкина пока не трогать.
– Проходите, Павел Дмитриевич, – сказала Настя как можно приветливее.
Ей удалось полностью взять себя в руки, успокоиться и приготовиться к разговору с Павлом.
– Похоже, вас ангел хранит, – улыбнулась она. – Значит, не зря я тащила вас на себе из Самары. Если бы вас сегодня убили, мне было бы обидно. Вы знаете человека, который на вас покушался?
– Нет. Лицо незнакомое. И имя его впервые слышу.
Настя видела, что он не лжет. И еще она видела, что Сауляк вымотан до предела и еле держится на ногах.
– Но у вас есть хоть какие-нибудь подозрения: кто это такой, кто его послал, чье задание он выполнял?
– Я уже говорил вам, Анастасия, я не страдаю от недостатка недоброжелателей.
– И вас не удивляет, что в их числе оказался ваш покровитель?
Сауляк нахмурился. Глаза его опять убегали от Насти, останавливаясь то на стене выше ее головы, то на полу, то на окне.
– Кого вы имеете в виду?
– Антона Андреевича Минаева. Это он послал к вам наемника. Чем вы перед ним провинились, хотела бы я знать?
– Вы ошибаетесь.
В его голосе вновь зазвучало высокомерие, как когда-то в Самаре, когда они только-только познакомились.
– Нет, Павел Дмитриевич, я не ошибаюсь. Генерал Минаев встречался с неким посредником. Этот посредник нашел наемника Князева и отправил его к вам с пистолетом в кармане. У меня есть фотографии, видео– и магнитофонные записи, подтверждающие это. Поймите же, Павел, мы здесь, на Петровке, не боги, мы не всемогущи, и наши сотрудники не могли случайно оказаться в вашем подъезде, когда туда явился Князев с заданием вас убить. Мы разрабатывали этого посредника, именно поэтому и засекли его контакт с Минаевым. Неужели вас это не убеждает?
– Нет. Наш разговор утратил предметность, вы не находите?
Он ей не верит. Или, наоборот, сразу признал ее правоту, но есть какая-то причина, по которой он не может показать, что согласен с ней. Конечно, он должен стоять на том, что Антон Андреевич Минаев – святее всех святых. «Отстрел» команды Малькова начался через несколько дней после того, как Павел вернулся в Москву. И закончился за два дня до того, как он уехал в Белгород и поселился там в гостинице. Минаев просто не может не иметь к этому отношения. А где Минаев – там и Павел. Так что оба будут стоять на своей безгрешности, упираться до последнего. Ничего, Павел Дмитриевич, ты у меня сейчас под дых получишь.
– Павел Дмитриевич, предметом нашего разговора является последовательность жертв. Вы отдаете себе отчет, что вы в этом ряду последний?
Вот так, Павел Дмитриевич. А теперь думай. Пытайся угадать, что я имела в виду. Ни за что не угадаешь. И начнешь проецироваться. Начнешь говорить о том, что беспокоит тебя больше всего. Ну, давай же, начинай.
– И кто же, по-вашему, первый в этом ряду?
Хитришь, Паша. «Угадай слово, которое кончается на букву… – А ты скажи, на какую букву оно начинается». Ну, скажу я тебе, кто был первым в этом ряду. Все равно ты ничего не поймешь. Потому что этот человек в обоих рядах первый – и в твоем, и в моем.
– А первым был генерал Булатников. Мне казалось, что это очевидно.
– И много ли человек в этом кровавом ряду?