Не мешайте палачу

Но как сделать, чтобы имя Сергуна попало в сопроводительное письмо, он не знал. И придумать ничего не мог.

В тот день он возвращался домой на метро, на дорогах была гололедица, и он не рискнул утром брать машину. Было уже довольно поздно, четверть одиннадцатого, но, отойдя от здания института несколько метров, он обернулся и поднял глаза на окна пятого этажа – они светились, значит, сотрудники еще работают. Конечно, это было не в диковинку, примерно раз в месяц на них сваливалось из министерства что-нибудь «пожарное», и все работали, не считаясь со временем, потому что у всех на плечах были погоны и всем им можно было сказать: пока работа не будет сделана, домой не уйдете. Они и не уходили, старались, пахали.

Институт находился в центре Москвы, в гуще кривых, плохо замощенных переулков, где то и дело не горели фонари и перспектива попасть в яму и сломать ногу была более чем реальной. От института можно было попасть к трем разным станциям метро, но путь до них был одинаково длинен и неудобен.

Петр Павлович полностью сосредоточился на том, что было у него под ногами, внимательно вглядываясь в тротуар и стараясь не поскользнуться и не споткнуться, поэтому не заметил, откуда взялся этот мужчина. Не то навстречу шел, не то обогнал, не то сбоку появился.

– Петр Павлович? – спросил мужчина густым, хорошо поставленным голосом.

– Да, – машинально ответил Сергун, недоуменно поднимая глаза на незнакомца.

Перед ним стоял высокий хорошо одетый мужчина одного с ним возраста, без головного убора, с густыми седыми волосами и темными яркими глазами.

– Уделите мне, пожалуйста, несколько минут. Я не задержу вас надолго, если вы, конечно, сами этого не захотите.

– Простите, – решительно сказал Сергун, который в служебной обстановке носил форму с погонами полковника. – Сейчас уже поздно, и я спешу. Кроме того, мы незнакомы. Если у вас ко мне дело – разыщите меня на службе.

– Но как же я разыщу вас на службе, – миролюбиво возразил седовласый незнакомец, – если в ваше учреждение меня не пускают без специальных документов. У меня есть только паспорт, а его совершенно недостаточно для того, чтобы проникнуть в вашу обитель. И позвонить вам я не могу, у меня нет вашего телефона.

«Лучше уж его выслушать здесь и уйти, чем оставлять свой телефон и потом не знать, как от него отделаться», – подумал Сергун.

– Хорошо, излагайте ваше дело по дороге к метро, – разрешил он.

– Я прошу прощения, но меня, вероятно, неправильно воспитали, – сухо заметил седовласый. – Я могу разговаривать с человеком только глядя ему в лицо, как и подобает мужчине. А разговаривать с человеком, который смотрит себе под ноги и думает только о том, как бы не поскользнуться и не упасть, я не умею.

Сергун почувствовал неожиданную симпатию к этому человеку, так не похожему на торопливых суетливых просителей, норовящих подсунуть бумажку на подпись на бегу, когда ты спешишь и заведомо не станешь читать то, что подписываешь. Он огляделся и увидел неподалеку детскую площадку со скамеечками. Сегодня фонари горели исправно, на улице было достаточно светло, вовсю ездили машины, и Сергун не усмотрел ничего опасного и предосудительного в том, чтобы посидеть на скамейке несколько минут и выслушать этого человека, прямо-таки излучающего достоинство.

– Давайте присядем, – предложил он, делая жест в сторону детской площадки.

Они подошли к скамейке и сели, Петр Павлович уместил на коленях свой «дипломат» и повернулся к незнакомцу, который с каждой секундой делался ему все более симпатичен, хотя ничего такого особенного не делал и не говорил.

– Я слушаю вас, – сказал Сергун, вернее, хотел сказать, потому что язык вдруг отчего-то стал плохо слушаться его.

Он собрался было удивиться, но передумал. Теплые пальцы седовласого мужчины мягко легли поверх его ладони, и Сергуну стало спокойно и хорошо, будто он уже принял ванну и улегся в постель, закутавшись в теплое пуховое одеяло. И ничего удивительного в этом не было. И совершенно естественно, что именно голос этого мужчины теперь будет указывать, как ему, Петру Павловичу, поступать. Конечно, он будет слушаться, как же иначе.

– Когда вы должны сдать документ руководителю рабочей группы? – спрашивал мужчина.

– Девятнадцатого, в понедельник.

– Когда документ в окончательном виде должен уйти из института министру?