Свинец в крови

— А вот ты доживи до моих лет, так и не вспомнишь, когда спал всю ночь. Через десять минут?

— Встречаемся внизу, — закончил я. — Надеюсь, что в твоем баре подают чистый кофеин.

— Да уж лучше, чем какая-то химическая дрянь. До скорого.

Через девять минут, кое-как помывшись и побрившись, я вышел на улицу. Нацепив на нос темные очки, чтобы скрыть синяки под глазами, я всматривался в будущее — в данном случае в волнующий и полный неожиданностей день — с весьма умеренным энтузиазмом.

Тененти, безупречный в наряде покорителя пустынь, в бежевой куртке со множеством карманов поверх льняной рубашки, ждал меня в машине, припаркованной на пешеходном переходе.

Он тронулся с места прежде, чем я успел пристегнуться, и повернул в ближайший переулок на третьей передаче. Машину занесло, мы задели противоположный тротуар, а потом понеслись дальше в том же диком темпе.

Благотворного эффекта душа мгновенно как не бывало.

— Спокойнее... — умолял я. — Я не очень хорошо переношу утренние гонки.

Тененти, не отрывая глаз от дороги, прибавил газу. Я почувствовал горькую отрыжку в горле.

— Спасибо, что считаешься с моими проблемами, — вздохнул я.

— Ты хочешь поскорее услышать то, что я тебе должен сказать, или нет? — спросил Тененти в тот момент, когда стрелка спидометра прошла восьмидесятикилометровую отметку.

С тех пор как я познакомился с Лолой, шантаж такого рода на меня уже не действовал. Я скрестил руки, закрыл глаза и решил подождать, пока Тененти не превратится снова в того апатичного и депрессивного человека, которого я увидел двумя днями раньше в ресторане дона Франческо.

Проехав еще две улицы, он затормозил так резко, что шины заскрипели. Мое лицо замерло в десяти сантиметрах от ветрового стекла.

— Ты всегда так водишь? — возмутился я, извергнув содержимое своего пищеварительного тракта на тротуар.

— Только в тех случаях, когда пассажиру надо протрезветь.

Я не нашелся что ответить. Этот метод, явно почерпнутый из арсенала моего друга Бронко, действительно оказался эффективным. Благодаря насильственному очищению мои кишки пришли в норму.

— Серджо, у меня только одна просьба: в следующий раз будь так любезен, предупреди заранее.

— Тогда будет не так забавно. А теперь тебе нужен стимулятор. Пошли, это рядом.

Мы сели за столик на террасе крохотного бистро. Хозяин узнал Тененти и сразу принес нам две чашечки кофе. Я выпил свою одним глотком. По телу пробежал заряд энергии, что скорее объяснялось фактором внушения, чем тремя миллилитрами жидкости, налитой на дно чашки.

— Хорошие новости? — спросил я, жестом показывая хозяину, чтобы он принес мне еще одну чашку.

— Я звонил моему приятелю-комиссару по поводу твоего отца. Он весь вечер общался со своими знакомыми из министерства юстиции и секретных служб. Ему сказали что-то неопределенное относительно военного госпиталя где-то под Римом, но он еще не уверен. Он будет продолжать наводить справки. Что касается всего остального, то сегодня утром он с курьером прислал мне вот это.

И он протянул мне маленькую записную книжку. На красной кожаной обложке была выдавлена эмблема «Эрмес». В шестидесятые годы выпускали такие книжки на спирали — в них можно было каждый год вставлять новый блок. На обложке, спереди и сзади, виднелось большое темное пятно, глубоко въевшееся в кожу. Мне не потребовалось открывать книжку, чтобы понять, что это такое.

— Не очень-то он осмотрительный, этот твой приятель. Разве это не то, что принято называть вещественным доказательством?

— Она лежала в коробке в архиве. Я обещал вернуть ее, когда она уже не будет нам нужна. Если мы попросим, мой приятель принесет нам и другие личные вещи. Книжка была при Франческе в момент взрыва. Поэтому она в таком состоянии.

Он имел в виду пятно крови на обложке. Крови моей матери. Первое свидетельство взрыва, которое мне было дано увидеть с момента моего приезда в Рим. Наверное, Тененти думал, что это зрелище пробудит во мне горестные воспоминания или вызовет отвращение. Сам он притрагивался к книжке кончиками пальцев, как будто одно прикосновение могло задним числом сделать его соучастником покушения.

Но я, наоборот, прикоснувшись к этой реликвии, испытал определенное облегчение. Смерть моей матери наконец материализовалась в реальность и уже не была просто новостью, напечатанной на пожелтевшей газетной бумаге в разделе «Криминальная хроника».