173  

Подобрав с пола оружие, она подошла к Тони. Присела рядом с ним, сняла с себя пиджак и накинула на него. Лицо у него было что кровавая маска, однако получше, чем у Кэрол.

— Есть у кого-нибудь нож?

Подбежал один из спецназовцев, открыл и подал ей армейский нож. Во второй раз за вечер ей пришлось освобождать от пут человека, который ей нравился, которого она уважала. Едва веревки упали, как Тони вскрикнул.

Морган опустился около него на колени и принялся массировать ему затекшие ноги.

— Это больно, но скоро пройдет, — повторял он.

Потом Тони показалось, что он галлюцинирует.

Он услышал беспокойный голос Кэрол:

— Тони! Тони, как ты?

Он попытался было перекатиться на спину, но руки его не слушались. И тогда Морган сам осторожно взял его за плечи и повернул к двери.

Петра вскочила на ноги, не в силах скрыть изумления при виде Кэрол и Марийке.

— Какого черты вы обе тут делаете? — спросила она, одновременно плача и смеясь.

Кэрол проигнорировала ее, бросившись к Тони, словно голубка к голубятне.

Гэндл встал у нее на пути.

— Старший инспектор Джордан? — спросил он неуверенно, беря ее за локоть.

— Убери от меня свои проклятые руки, — крикнула Кэрол, обходя его. Забыв о собственной боли, она встала на колени перед Тони и прижала его голову к своей груди.

— Прости меня, — сквозь душившие ее слезы проговорила она. — Пожалуйста, прости меня.

Тони не слышал ее. Он прижался к ней и больше не шевелился. Так прошло довольно много времени, когда они не видели и не слышали ничего из происходившего вокруг них. Приехали врачи и полицейские, заполнившие все пространство склада. А они все равно ни на кого не обращали внимания, пока голос Радецкого не возвысился над шумом.

— Сука, думаешь, ты победила? — Воцарилась тишина. — Пусть я сяду в тюрьму, но в сравнении с тобой я свободен. Зато ты никогда не освободишься от меня.

39

Петра тихонько вошла к себе в квартиру и, стараясь не шуметь, закрыла дверь. Дело шло к вечеру, однако ей не хотелось разбудить Тони, если ему все-таки удалось заснуть. По настойчивому настоянию Петры он обосновался у нее, пробыв в больнице всего одну ночь. Его оставили там, опасаясь последствий переохлаждения, а не из-за нанесенных ему побоев. Три треснувших ребра, два перебитых пальца, сломанная челюсть оказались недостаточным основанием для того, чтобы занимать больничную койку, о чем врач безапелляционно сообщил Петре, когда она попыталась возразить против чересчур скорой выписки.

— Наверно, ему понадобится восстановительная лицевая хирургия, однако с этим придется подождать, — сказал он.

И Петра привезла Тони к себе. Она не думала, что ему стоит оставаться наедине с самим собой, а он не захотел отправляться в Англию до ареста Вильгельма Альберта Манна. Теперь, когда его участие в расследовании перестало быть тайной, составленный им психологический портрет получили все немецкие полицейские, занимавшиеся серийным убийцей. Петра знала со слов Тони, что ему звонили полицейские Гейдельберга, Бремена и Кёльна, однако он почти ничего не рассказал о том, о чем они беседовали, разве что они серьезно отнеслись к полученному от него психологическому портрету. Он вообще говорил мало, лежал, молча уставясь в никуда и вряд ли даже осознавая присутствие Петры.

Естественно, Морган и Гэндл увезли Кэрол в Гаагу. Ханну Плеш они проинформировали о том, что сами возьмут у нее показания, которые тотчас пришлют в Берлин, чтобы полиция могла свернуть криминальную сеть Радецкого в Германии и за ее пределами. Петре это тоже не понравилось, однако у нее хотя бы появилось время перевести дух. А Плеш была совершенно счастлива сбросить с плеч хотя бы одну ношу после драматической и неординарной операции, целью которой был Радецкий.

Тем не менее у Петры был неприятный разговор с начальницей по поводу присутствия Тони в Берлине и ее собственного участия в расследовании дела серийного убийцы. Но едва стало ясно, что ничего не просочилось в прессу о самых причудливых деталях конечной стадии операции, Плеш немного успокоилась. Ее больше беспокоил вопрос присутствия голландского детектива и двух британских офицеров в спецназовской операции, чем, как она это называла, анархическое поведение Петры. Она могла это стерпеть, получив отличный результат, думала Петра.

Марийке уже на другое утро вылетела ранним рейсом в Кёльн. Наедине им удалось провести меньше часа, что неудивительно в том хаосе, и обе в своем тогдашнем состоянии были способны лишь на бессвязную беседу. Петру не покидало неприятное чувство, что им больше не вернуться к прежней легкости, и она уже жалела о потере.

  173  
×
×