Чувство льда

– Ты – чудовище, – холодно произнес он. – Каким я был идиотом, когда верил каждому твоему слову! Ты страшный человек, Люба. Из-за тебя я чуть грех на душу не взял.

– Да что случилось?! Что произошло?

– Ничего. Я познакомился с твоей матерью и твоими племянниками. Я не знаю, кем надо быть, чтобы так люто ненавидеть их. Они заслуживают только любви. Они чудесные, добрые, открытые, они так любят людей, они излучают столько радости! И если ты этого не понимаешь, то это твое личное горе. Больше мы с тобой не увидимся. Какое счастье, что ты не успела родить мне ребенка. Это была бы такая же маленькая гадина, как ты сама.

Мать с мальчиками вернулась в Москву через неделю. За эту неделю Люба, и без того худощавая, похудела и почернела, став похожей на старуху.

– Что с тобой? – с тревогой спросила Тамара Леонидовна. – Ты больна?

– Да, нездоровится что-то, – ответила Люба. – И работы много, устала.

– Ну, ты приляг, а мы тебе сейчас такое расскажем! Ты представляешь…

Люба слушала о том, как Саша сел за руль, неосторожно повернул за угол, не сбросив скорость, и сбил человека, и как они этого человека лечили все втроем, и как потом пили чай, жарили шашлыки и ходили купаться, и каким чудесным он оказался… Слушала и твердила про себя: «Ты всегда была красавицей и умела пускать пыль в глаза, вот и Димку ты обманула своей приветливостью и доброжелательностью. Теперь он меня бросил, и все из-за тебя. Знал бы он, какая ты на самом деле! Я тебя ненавижу! За все ненавижу, за Надю, за Сергея, за Диму, за мальчишек. Это все ты! Господи, какая же ты сволочь! Ну почему ты постоянно разрушаешь мою жизнь? Почему ты никак не сдохнешь и не оставишь меня в покое?»

Москва, март 2006 года

Любовь Григорьевна закрыла дверь за Антоном и вернулась в комнату. Присела на диван, откинула голову на высокую спинку, прикрыла глаза. Ну вот, все кончено. Случилось самое страшное. Письма писал не сын Юрцевича, их присылает Дима. Наверное, у него большие материальные затруднения, он прослышал о том, что Александр Филановский стал состоятельным человеком, владельцем издательства, и решил поиметь с этого все, что возможно. Сначала устроился к нему на работу, а теперь пытается шантажировать ее, Любу. Что будет, если мать и племянники узнают о том, что она собиралась их убить? Даже представить себе невозможно. Страшно.

Антону она, конечно, ничего не сказала, сделала вид, что впервые слышит имя Дмитрия Сергеевича Колосова. Пусть ищет того комитетчика, пусть разбирается… Пусть. Главное – она теперь знает, откуда исходит опасность. И нельзя никого в это посвящать, нельзя никому сказать, попросить помощи. Невозможно признаться в том, что замышляла убить собственную мать и племянников.

Она найдет возможность поговорить с Колосовым. Сама. Пусть скажет, что ему нужно. Вернее, сколько. Может быть, не так уж много, и она сумеет достать эти деньги, ни в чем не признаваясь Саше. В крайнем случае продаст что-нибудь из подаренных им украшений, скажет, что потеряла или украли. Придумает, что сказать. Главное, разобраться с Колосовым и заставить его молчать.

* * *

Следователь Огнев очень хотел в отпуск. Плевать, что начало весны, какая разница, если уже куплены путевки и оплачены билеты, и жена целыми днями трясет дома нарядами, прикидывая, что взять с собой, и мечтая о первом за пять лет супружеской жизни совместном отдыхе. Виктор Евгеньевич Огнев жену любил и о поездке мечтал не меньше, чем она. И вообще, устал он что-то… А тут дело об убийстве свалилось. Да такое склочное, что за неделю, пожалуй, не раскроешь, а до отпуска аккурат неделя-то и осталась. Начальство у Виктора Евгеньевича зловредное до невозможности, с него станется в отпуск-то и не отпустить, пока дело не закончишь и в суд не передашь. Справедливости ради надо бы отметить, что начальство зловредность свою проявляло не ко всем подчиненным, а исключительно к тем, кого недолюбливало, и Огнев в этом не особо длинном списке стоял на первом месте. В крайнем случае – на втором. И было за что. Не выказывал Огнев должного почтения к старшим и более опытным товарищам, полагая по молодости лет, что знает все куда лучше и прекрасно справится без всяких там советов и указаний. Однако справлялся он не так чтобы очень…

В деле об убийстве Екатерины Шевченко версий было три. Первая: убийство совершено случайным преступником, возможно, с целью ограбления или изнасилования. И хотя у потерпевшей, как выяснилось, ничего не взяли, и сумочка оказалась на месте, и все ее содержимое в целости, но это ни о чем не говорит, потому как брать-то там было нечего: ни денег, ни ценностей. В уголовном праве это называется ошибкой в объекте. Девушка видная, красивая, вот и подумал залетный негодяй, что у нее в сумочке может найтись что-нибудь интересное, а на шее, на пальцах и в ушках – что-нибудь ценное. Март, холодно, под шапкой, шарфом и перчатками не больно-то разглядишь, есть там что или нет. Такое убийство можно раскрывать до второго пришествия и результата не получить.