Стечение обстоятельств

– Почему? Страшнее, кажется, уже некуда.

– У-у, голуба моя, есть куда, еще как есть. На смену той сволочи хитроумной новая пришла, которая придумала строить правовое государство одновременно с рыночными отношениями. Это же абсурд, а вы молча глотаете и терпите. Как ты работать-то будешь теперь, Гордеев? Под эти рыночные отношения, под коммерцию и прочие большие деньги твои сыщики все разбегутся, им на нищенских милицейских харчах ловить нечего. Кто останется? Кто поглупее, кто нерасторопный, ленивый, одним словом – балласт. Еще останутся те, кто или на нас работает, или научился взятки брать, то есть те, кому и у вас сытно и тепло. Ну и молодая поросль из институтов, которые ничего не умеют, а как только научатся – так либо в первую группу попадут, в коммерсанты, либо в третью – во взяточники. А не научатся – во второй группе останутся, с двоечниками и второгодниками. Вот такой естественный отбор у вас грядет, Гордеев. И параллельно с такой радостной перспективой вы затеваете строительство правового государства. Прокуроры надзирают, блюдут, арестовывать не дают. Адвокаты защищают с момента задержания. Судьи дела на доследование не отправляют, а выносят оправдательные приговоры. Райская жизнь! Для нас. А для вас – цепь мучительных кошмаров. Чтобы в этот райский сад войти, надо уметь работать. А кто у вас будет уметь работать, учитывая описанный выше процесс рассредоточения сил? Если бы кто и захотел вызвать в нашей стране криминальную катастрофу, лучше бы не смог придумать. Вот поэтому мне и жалко тебя. Хороший ты мужик, Колобок, грамотный и честный. Такое сочетание редко встречается. Съедят тебя. Тебе сколько до пенсии?

– Да выслужил уже. Могу уходить.

– И не уходишь? Что ж, уважаю. Хотя мне, как ты понимаешь, было бы спокойнее, если б ушел. Хочешь правду, Гордеев? Боюсь я тебя. Из всех ментов, что я в жизни встречал, такой, как теперь, я только тебе по зубам. Уйдешь – вздохну свободно. Может, успею еще на старости лет преступление века совершить, громкое, красивое, изящное. Что ты смеешься? – Дорман лукаво улыбнулся, положил себе еще варенья. – Думаешь, совсем спятил старый Евсей? А может, мне славы хочется. Чтобы все говорили: нам со стариком Дорманом не тягаться. Ладно, шучу. Буду доживать свой век тихо.

– Сделайте одолжение, – шутливо попросил Виктор Алексеевич.

Возвращаясь в Москву в грязной полутемной электричке с разбитыми стеклами и ободранными сиденьями, Гордеев думал о том, что говорил Дорман. Если следовать его логике, то он, Гордеев, может поймать только того преступника, которого ему позволят поймать. А разве на самом деле это не так? Звучит чудовищно, но в то же время ничем не опровергнуто. Примеров тому – множество. И еще думал Виктор Алексеевич о том, что он правильно сделал тогда, в 1987 году, когда начал вырабатывать свой стиль руководства отделом. Когда только пошли первые разговоры о правовом государстве, он уже знал точно, во что это выльется. Идеи умами овладеть не успеют, а практику будут под эти идеи подстраивать. Времени наращивать профессионализм не было. Для этого нужно как минимум вырастить поколение учителей и дать им время выпестовать учеников, а это – не меньше двадцати лет. И он решил, что если нельзя иметь пятнадцать опытных сыщиков, пусть будут пятнадцать талантливых людей, но талантливых по-разному. Чтобы в итоге получился один хороший профессионал.

Полковник Гордеев терпеть не мог слова «универсал». Он полагал, что слову этому грош цена и вообще все универсальное – обман. С другой стороны, он был твердо убежден, что хороший начальник не тот, у кого все работают одинаково хорошо, а тот, у кого каждый занимается тем, что у него лучше всего получается, и при этом приносит пользу общему делу. За этот лозунг его в свое время нещадно бранили и подвергали всяческим гонениям, но Гордеев, в точности как резиновый колобок, больно ударившись о землю, подскакивал тем выше, чем сильнее его били. Все сотрудники, которых набирал он сам, имели добротную школу и еще какой-нибудь талант, который работал на благо всего отдела. Коля Селуянов, например, обладал удивительной зрительной памятью, запоминал лица и маршруты мгновенно и на долгие годы. Кроме того, в детстве он хотел стать градостроителем (почему-то именно градостроителем, а не архитектором), знал Москву, как свою квартиру, каждый закоулок, каждый проходной двор. Миша Доценко, по общему признанию, был незаменим в работе со свидетелями, особенно когда нужно было заставить человека что-то вспомнить или отделить то, что было, от того, что показалось. Володя Ларцев по образованию был психологом, причем весьма квалифицированным, а милицейскую науку постигал уже по ходу дела.