Чему не бывать, тому не бывать

— Хальдис Хеллеланд, — представилась она.

Мужчины пробормотали каждый свою фамилию.

— Я так беспокоюсь, — сказала женщина. — Вчера Рудольф вернулся около девяти. Я пришла примерно тогда же: была в театре с подругой. Мы с Рудольфом всегда сплетничаем немного, когда встречаемся. Иногда он заходит выпить чашечку кофе. Или бокальчик Он всегда такой...

Она похожа на ласку, подумал Ингвар. Быструю любопытную ласку с проворными лапками и бегающим туда-сюда взглядом. Она все замечает.

Она поправила прическу и легко откашлялась.

— ...любезный, — закончила она.

— Но не вчера? — вопросительно сказал Ингвар.

— Вот именно! Он едва отвечал мне. Показался мне бледным. Я спросила, не болен ли он, он сказал, что нет. — Улыбка отняла у Хальдис Хеллеланд десять лет, на щеках появились глубокие ямочки. — Я понимаю, он мужчина в расцвете сил, а я старая вдова. Ему не всегда приятно тратить на меня время. Но... — Она помедлила.

— Он себя необычно вел? — помог ей Ингвар. — Он был совсем не таким, как обычно?

— Именно, — благодарно сказала фру Хеллеланд. — И с тех пор я стараюсь прислушиваться. — Она посмотрела Ингвару прямо в глаза. — Не очень красиво, конечно, но здесь правда довольно шумно, и мне кажется, что мы все должны... брать на себя ответственность друг за друга.

— Я совершенно согласен, — кивнул Ингвар. — И что вы услышали?

— Ничего! — возбужденно ответила она. — В том-то и дело! Я обычно слышу оттуда шаги. Музыку. Иногда звуки работающего телевизора. Единственное, что... — Морщина вернулась на лоб. — Телефон звонил, — сказала она уверенно. — Четыре раза. Все звонил и звонил.

— Может, он снова ушел, — предположил Зигмунд.

Хальдис Хеллеланд посмотрела на него с упреком, как будто он обвинял ее в том, что она заснула на посту. Она указала на две газеты на коврике у двери.

— Утренний и вечерний выпуск, — многозначительно сказала она. — А он большой любитель газет. Если только он не выскользнул из квартиры ночью, когда я спала, он дома. И он даже не забрал газеты!

— Ну, может, он так и сделал все-таки, — успокоил ее Ингвар. — Может, он ушел ночью.

— Я позвоню в полицию, — решительно заверила женщина. — Если вы не в состоянии понять, что я достаточно хорошо знаю Рудольфа Фьорда, чтобы понимать, что тут что-то не так, мне придется позвонить в полицию. — Она пожала плечами и засеменила к своей двери.

— Подождите, — остановил ее Ингвар. — Фру Хеллеланд, мы из полиции.

Она резко обернулась:

— Что? — Она провела худыми ладонями по волосам, потом облегченно улыбнулась и добавила: — Конечно. Эта ужасная история с Вибекке Хайнербак. Жестоко. На Рудольфа это произвело ужасное впечатление. Вы, конечно, тут для того, чтобы взять показания. Но тогда... — Она покачала головой — теперь она действительно была похожа на ласку с острым носом и узкими настороженными глазами. — Тогда мы зайдем в квартиру, — решила она. — Я могу попросить вас показать удостоверения? Минуточку, я возьму ключ.

Прежде чем полицейские успели открыть рот, она исчезла.

— Мне это не нравится, — сказал Ингвар.

— Что? — спросил Зигмунд. — У нее есть ключ! И ты можешь говорить что хочешь, но в том, что она рассказывает, много разумного.

— Мне не нравится думать о том, что мы там найдем, — сказал Ингвар.

Хальдис Хеллеланд вернулась. Она взглянула на протянутые ей удостоверения и кивнула.

— Рудольф делал ремонт в ванной комнате в прошлом году, — объясняла она, вставляя ключ в замок. — Теперь там такая красота. Но пока все эти рабочие сновали взад-вперед, хорошо было, чтобы у меня был ключ. Никогда не знаешь, кому можно доверять. А потом он так у меня и остался. Ну вот!

Дверь была открыта. Ингвар вошел в квартиру.

В коридоре было темно. Все двери в комнаты были закрыты. Ингвар пошарил в поисках выключателя и нашел его.

— Гостиная там, — показала фру Хеллеланд, теперь оробевшая.

Она прошмыгнула под рукой Ингвара, направилась в другой конец коридора и остановилась там перед двойной дверью.

— Лучше, наверное, будет, если... — начала она и кивнула Ингвару.

Он открыл дверь.

На обеденном столе лежала люстра. Цепочки были спутаны. Одинокая стекляшка свисала со стола. На торчащем из потолка крюке, на котором, очевидно, до недавнего времени висела люстра, в центре круглой гипсовой лепнины, на веревке висел Рудольф Фьорд. Большой и синий язык, открытые глаза. Труп висел без всякого движения.