Князь Тишины

«Взгляни мысленным взором на то, как растут невысокие колосья пшеницы во всех подробностях, и ты поймешь, что способна посадить дерево творения».

Дальше стоял восклицательный знак и приписка: «Это – суть активного воображения, которое приводит процесс к реальному действию».

– Как ты думаешь, что это значит? – озадаченно спросила я.

Иван уткнулся в рисунок и издал шип, достойный доисторического ящера:

– Откуда он вывалился?!

– На, ищи. – Я протянула ему пачку тетрадок.

Пока Иван в них лихорадочно копался, я рассматривала картинку и размышляла. Совершенно очевидно, что запись имела прямое отношение к творчеству – не в общем смысле, а именно к Чистому, которым занимались мы. Меня охватило ощущение, что я нашла нечто секретное и очень важное. «Да это, можно сказать, про меня, – вдруг с волнением подумала я. – Дерево творения – это типа моей сакуры…»

– Нашел! – почти крикнул Иван, извлекая на свет тетрадь и с гордым видом демонстрируя ее мне. Тетрадь выглядела необычно: из грубоволокнистой бумаги, в прозрачной желтоватой суперобложке с золотой надписью: «Aurum eternum».

– Что это? Дай посмотреть! – потребовала я, протягивая руку за тетрадью.

– Перед тобой, – высокопарно произнес Иван, отдергивая тетрадь, – легендарный Кодекс мастеров Чистого Творчества. Точнее, выдержки оттуда. Наверно, Антонина выписывала для собственного пользования. Для учеников, к твоему сведению, – добавил он, – сей документ запретен. Почему – не знаю. Но определенные догадки у меня есть, и я собираюсь поискать им подтверждения.

Иван принялся листать тетрадь. Передо мной замелькали страницы, исписанные мелким корявым почерком Антонины. Судя по тому, что записи были сделаны разными чернилами, их заносили в тетрадь урывками.

– А почему Кодекс легендарный?

– Потому что его никто не видел. Среди старшекурсников ходят сплетни, что его скрывают специально, потому что правила творения, по которым обучаемся мы, и те, что записаны в Кодексе, – две большие разницы. Я всегда это подозревал…

Заинтригованная, я заглянула Ивану через плечо. Записи были малопонятные, иные даже не по-русски.

– О чем там речь?

– Да так… типа словаря. Термины всякие, – отмахнулся Иван, листая тетрадь. – Мне нужно совсем другое. Законы, правила…

– «Активное воображение», – прочитала я вслух. – «Сила видимого и невидимого»… «Vera Imaginatio – материя, которая формируется с помощью иллюзии». Ни фига себе! Получается, между материалистами и иллюзионистами нет особой разницы? Не переворачивай, это же интересно…

– Отвянь… Вот! Нашел!

Иван торжественно ткнул пальцем в текст и прочитал:

«Если у тебя есть истинный дар…»

Резкий взвизг открываемой двери поразил нас, как гром небесный, а шквал холодного воздуха, ворвавшийся в кладовку, приморозил к полу. Но это были сущие пустяки по сравнению с ледяным взглядом Антонины.

– Это что еще такое?! – рявкнула она.

«Господи, как я ненавижу, когда на меня орут», – тоскливо подумала я.

– Как называется это свинство?!

– Разбой среди бела дня, – услужливо подсказал Иван, незаметно убирая тетрадь за спину. Антонина налетела на него, как голодный орел, и выхватила тетрадь, едва не вырвав ему руку из туловища.

– Да ты… знаешь, кто ты такой?!

Я машинально втянула голову в плечи, с некоторым облегчением осознав, что первый удар Иван вольно или невольно принял на себя. Ругаться Антонина любила и умела, в выражениях не стеснялась.

– Кретин безмозглый, идиот хронический, дебил неизлечимый, – зачастил скороговоркой Иван. Антонина оторопело на него взглянула.

– Тюрьма по мне плачет, кончу я маляром, ни стыда, ни совести, бездарь ленивый, выродок тупоголовый…

– Хватит, – резко, но без прежней самозабвенной ярости оборвала Антонина. Такой контратаки она явно не ожидала и даже, как мне показалось, слегка устыдилась, когда Иван самокритично применил к себе ее не самые забористые эпитеты.

– Антонина Николаевна, мы просто искали альбом по русскому искусству, – подала я голос. – У Ивана в домене не ладится…

– А кто вам разрешил в мой стол залезать?

Мы как по команде покаянно опустили головы.

Антонина прямо в куртке прошла к столу и принялась заботливо складывать в него тетради.

– Что стоите? Вон отсюда оба!

Мы не шевельнулись. Иван тоскливым взглядом провожал желтую тетрадь.

– Антонина Николаевна, а вот этот рисунок действительно про мою сакуру? – решилась я.