Миг – и нет меня

Поздно ночью меня укусила какая-то крупная тварь. Я решил, что это паук, и испугался, что он может быть ядовитым, но утром я все еще был жив и чувствовал себя довольно сносно. Весь день Скотчи занимал нас разговорами, не позволяя замыкаться в молчании, и нам удалось сохранить относительно бодрое настроение.

Ведро к этому времени было уже полнешенько: моча переливалась через край, к тому же у кое-кого из нас начались нелады с желудком. Мы надеялись, что уж сегодня-то нам разрешат вынести нечистоты, но мы ошиблись. Как мы узнали впоследствии, парашу здесь выносили только через два дня на третий. Как я уже упоминал, тюрьма была построена прямоугольником, по одному блоку камер с каждой стороны, но в настоящее время один из четырех блоков пустовал, так что их оставалось три, и заключенным разрешалось вынести нечистоты и слегка размяться в тюремном дворе раз в три дня. По утрам мы слышали доносящиеся со двора шум и голоса и думали, что в конце концов придет и наш черед. Во всяком случае, мы на это надеялись.

В этой тюрьме никто не работал, зато не было ни тюремной лавки, ни больницы. Все заключенные постоянно находились в своих камерах, если не считать короткой прогулки раз в три дня. По нашим подсчетам, заключенных было человек триста-четыреста плюс тридцать или сорок охранников – точнее мы сказать не могли.

Когда заключенных выводили во двор, до нас доносились голоса, а однажды прямо под дверью нашей камеры кто-то сказал: – Gringos ^[29]. Хэлло, Америка!

На третье утро нашего пребывания в тюрьме в нашу камеру вошли охранники. Они сняли замки, которые соединяли цепи от ножных колец с головками рым-болтов, и, сложив замки в мешок, вышли, оставив дверь незапертой. Несмотря на то что наши руки были скованы, мы тотчас вскочили, готовясь выйти наружу, но охранники закричали, показывая знаками, что мы должны снова сесть. Потом один из них что-то сказал; судя по выражению его лица, это была какая-то важная информация, и мы повернулись к Энди, который утверждал, что немного знает испанский.

– Что он говорит? – спросил я.

– Он говорит, что мы должны ждать… дальше идет слово, которого я не знаю, но думаю, что это свисток. Мы должны ждать свистка, – сказал Энди.

Энди одолел только начальный курс испанского, получая в основном посредственные отметки, но и это было лучше, чем ничего. Я вспомнил, что в предыдущие два дня я вроде бы действительно слышал свистки, так что Энди догадался правильно.

Мы сели и стали ждать. Вскоре раздался свисток, и мы услышали, как другие заключенные выходят из камер во двор.

– Нужно вынести чертово ведро, – сказал Скотчи. – Фергал, займись…

– Почему я?

– Потому что я так сказал, – отрезал Скотчи. – И еще одно: когда мы выйдем, мы должны держаться вместе, ясно?

Мы кивнули.

Все еще ворча, Фергал стал осторожно поднимать ведро, но моча все равно выплеснулась через край и попала ему на руки. За два прошедших дня ни один из нас так и не сподобился сходить по-крупному, так что хоть с этим Фергалу повезло.

Утреннее солнце светило так ярко, что нам понадобилось около минуты, чтобы привыкнуть к этому после полутьмы камеры. В открытых дверях нашего блока один за другим появлялись заключенные; охранники зорко следили за ними с вышек. Должно быть, тюремная охрана считала время начала прогулки самым опасным, потому что если бы все заключенные бросились бежать, они легко могли смять четверых надзирателей, выпускавших нас во двор. Я не исключал даже, что одно из правил внутреннего распорядка предписывало охране (и она это отлично усвоила) стрелять в каждого, кто выйдет из камеры до свистка.

Заключенные выливали свои ведра в уборную рядом с блоком камер, который, как мы узнали впоследствии, стоял пустым. Те, кто был свободен от этой неаппетитной обязанности, прогуливались по двору. Низкорослые, худые, оборванные, они напоминали индейцев. Их было примерно сто человек. Большинство были босиком и без головных уборов. Никто из них даже не смотрел в нашу сторону. Они негромко переговаривались, некоторые усаживались прямо в пыль, чтобы сыграть в кости партию-другую.

Вслед за Фергалом мы подошли к уборной.

Мы снова видели голубое небо; столбы пыли, поднятой десятками ног, поднимались над двором, закручиваясь спиралью; в ноздри бил резкий запах простора, близких джунглей и множества чужих тел.

Возле уборной с низким гудением роились мухи. Промелькнула какая-то птица; черный хохолок из перьев у нее на голове отливал в солнечных лучах алым, изумрудно-зеленым и золотым, и я вдруг осознал, как мне не хватает этих красок.

---

29 Гринго, презрительное прозвище американцев в Мексике (исп.).