Битва веков

Среди всех этих перемен князь Сакульский неожиданно оказался в совершенно двусмысленном положении. С одной стороны — он вроде как принял волю государя об отказе от своих удельных прав. С другой — Карельский край в опричнину включен не был, Разрядный приказ никаких требований на служилых людей к нему не присылал.

Однако государь про князя отнюдь не забыл — и сразу после указа о расширении опричнины призвал к себе в Александровскую слободу.

Засечный воевода

Царскую резиденцию в этот раз было даже не узнать. Если на входе опричники стояли все же в шапках и кольчугах, опираясь на тяжелые рогатины, то внутри слободы все носили исключительно долгополые рясы, оружия на поясах не имелось, многие даже обзавелись тяжелыми нагрудными крестами размером с ладонь. Правда, нет-нет, да и поблескивали на пальцах «монахов» золотые перстни, а из-под подола выглядывали алые кончики щегольских сапог.

Иоанн тоже встретил князя в рясе и с крестом — причем не золотым, а деревянным, на простой пеньковой веревке. Тем не менее, при внешнем аскетизме, царь заметно окреп и похорошел, развернул плечи. Щеки больше не вваливались, глаза поблескивали молодо и озорно:

— Здрав будь, Андрей Васильевич! — милостиво кивнул свысока государь. Трона или стульев и его келье не имелось вообще, только пюпитр и шкаф, и правитель всея Руси неспешно прогуливался перед окнами, перебирая в руке четки. — Рад видеть тебя в своей обители.

У Зверева от этого внешнего монашества немедленно засвербило спросить: в каком месте послушники женщин прячут? Ведь и царь был женат, и опричники многие тоже от плотских утех не воздерживались. Но он все же промолчал. В конце концов, все знали, что истинную любовь Иоанн испытал лишь раз в жизни — к своей первой жене Анастасии. Остальные были данью политической необходимости — как нынешняя, черкесская княжна, связавшая кровными узами русский трон и далекие племена Кавказа, присягнувшие Москве на вечную верность. Опять же, главный долг любого правителя — это оставить после себя стране наследника. И учитывая высокую смертность в этом мире — по возможности не одного. Тут уж монах не монах — а долг супружеский изволь исполнять со всем тщанием.

— Молчишь?

— Внимаю, государь…

— Странно, Андрей Васильевич. При твоем нраве уж больно ты смирен.

— В том тебе при прошлой встрече поклялся, Иоанн Васильевич.

— С прошлой встречи нашей войско опричное чуть не втрое возросло, Андрей Васильевич. И подати в казну почти на треть, — задумчиво, словно вспоминая, сообщил Иоанн. Даже повзрослевший, он так и не избавился от привычки хвастаться перед тем, кто достаточно образован, чтобы понять тонкости происходящего.

— Год минувший первый без засух и заморозков оказался, — невозмутимо парировал Зверев. — Тысячи же детей боярских всего лишь из земства под личную твою руку перешли. Общее же войско числом ничуть не выросло.

— Я знаю, — кивнул Иоанн. — Но теперь они никогда меня не предадут, не изменят, в спину не ударят.

— Они — да, — согласился князь. — Вот только митрополит Афанасий в проповедях своих тебя за насилие над родами боярскими, за пролитие крови невинной что ни служба, так осуждает всячески. Глядишь, иных и уговорит.

— Митрополит Афанасий, духовник мой многолетний, по моей просьбе почившего митрополита Макария, наставника моего и от бесовства шуйского избавителя, на посту сем сменил и во всех сомнениях и тревогах моих со мной согласен, — остановившись, осенил себя знамением Иоанн. — Вместе со мной он скорбит о душах шести грешных бояр, что по моей вине смерть мученическую приняли. Вместе со мной об их душах он молится и о спасении моей души тоже молитвы возносит.

— Я думал, боярина Иону Кашина, брата казненного Юрия, опричники в стычке убили, когда задержать хотели? — удивился Зверев.

— Но по моему указу слуги мои за ним пришли, а потому и вина за грех сей не на них, а на меня ложится, — степенно ответил Иоанн. — И духовник мой, митрополит Афанасий, в сем со мной согласен.

— Понятно. Вместо того, чтобы утешить в несчастии, Афанасий тебя еще и корит!

— Тебе, чародею, не понять, что осознание грехов наших суть единственный путь к спасению духовному… — Судя по всему, шесть жертв своих преобразований, шесть грехов смертоубийства Иоанн надеялся отмолить. Вестимо, потому и повеселел, что ада перестал опасаться. И даже грех опричников на себя не моргнув глазом принял. — Однако же слаб стал здоровьем Афанасий ныне и просит по немощи телесной от служения митрополичьего его отпустить.