Он выбрал несколько ампул с понятной только ему маркировкой, вставил их в магазин безыгольного шприца-пистолета.
– Давайте, дорогой Гельмут, проведем небольшой научный эксперимент, – предложил он фон Мюкке. – Джо, развяжи вот этого господина и проводи его в соседнюю комнату. Мы с ним побеседуем, а ты посторожи остальных…
– Что вы собираетесь делать? – спросил немец, когда Шульгин усадил предводителя в кресло и притянул его к спинке широким сыромятным ремнем.
– Небольшой допрос. Мой слуга умеет развязывать языки любому, но обычно это сопряжено с рядом малоприятных процедур. Он, например, кроме банальных, известных с древности пыток с использованием подручных предметов, владеет тайнами цзень-чжу, то есть иглоукалывания. Тоненькая золотая игла вводится в известный нервный узел, и человек через несколько секунд готов признаться в чем угодно, вплоть до заговора с целью свержения бога и установления на небесах полной демократии на основе всеобщего избирательного права.
Но при этом, к сожалению, очень громко кричит и совершает неэстетичные физиологические акты. Я этого, признаться, не люблю…
– Вы говорите страшные вещи…
– Ах, оставьте, о чем вы. После того, что и немцы, и союзники вытворяли на фронтах мировой войны, все эти иприты, люизиты, торпедирования пассажирских пароходов, возмущаться всего лишь намеком на возможность вполне деликатных пыток в отношении одного, далеко не лучшего представителя человечества – лицемерие и ханжество.
Прошу извинить. Тем более что я как раз и сказал, что мне это претит. Поэтому воспользуемся «сывороткой правды»…
До сих пор терпеливо сносивший все производимые над ним манипуляции, налетчик забеспокоился.
– Что вы собираетесь делать, господин хороший? Я же вам все объяснил. Не верите – черт с вами, вызывайте легавых. А эту штуку уберите…
– Не надо бояться. Больно не будет. Совсем. Коротенький «чик», и все. Потом поговорим.
Препарат, аналог суперпентотала, только еще более эффективный, начал действовать почти сразу.
Ничего особенно для себя нового Шульгин не услышал. Допрашиваемый действительно оказался человеком достаточно образованным, в прошлом – чиновником, надворным советником по департаменту службы военных сообщений (транспортное ведомство, проще говоря), а после революции лицом без определенных занятий, зарабатывающим на жизнь чем придется, от маклерства и спекуляций до «интеллигентной уголовщины».
Подлинное имя его было Геннадий Константинович Пичугин, но года три уже он в основном обходился кличкой «Путеец».
Он легко, даже с удовольствием, признался, что давно завербован людьми, скорее всего московскими, непонятными, толком даже и не объяснившими целей этой вербовки.
Будешь, мол, выполнять поручения, какие скажут, а за это получать хорошее вознаграждение. Хоть валютой, хоть русским золотом.
– Не обманули? – поинтересовался Шульгин.
– Ни-ни. Каждый месяц, как в аптеке, по пятьсот рублей на книжку перечисляют. И еще сдельно, когда сто, а когда и тысячу.
– А работу какую поручают?
– Разную. Как вот сейчас. Или еще проще – встретить кого приезжего, на квартиру надежную поместить, состоять для поручений. Мало ли что. Бывает много дел, бывает – и месяц, и два не тревожат. В прошлом году убить одного, тоже не местного, приказали. Но я за такие дела сам не берусь, всегда поднанять можно, из настоящих блатных. Недорого выходит…
– А со мной как было? Только подробно.
– Ради бога, секретов никаких. Получил я три дня назад с посыльным письмо. Без всяких вступлений и предисловий сказано: в гостинице «Морской», номер 26 поселился господин фон Мюкке. Увидеть, запомнить в лицо, организовать круглосуточное наблюдение, где бывает, что делает, с кем встречается. На глаза не попадаться, не мешать. Отчет ежедневно в полночь опускать в почтовый ящик дома номер 17 по Карантинной улице…
Услышав адрес, фон Мюкке встрепенулся, ему, похоже, показалось, что в деле появился конкретный след, но Шульгин заведомо знал, что это пустышка.
Дом или вообще нежилой, или хозяин передает его дальше безадресно, тому же наемному посыльному.
– А на меня как вышли?
– Так я же и говорю – наблюдали мы за господином, – Путеец впервые указал на фон Мюкке, которого раньше словно и не видел, – заметили, как вы к нему подошли, заговорили, посидели, ну и тут же вас в разработку. Ввиду экстренности вопроса письмо отнесли не в положенное время, а сразу. И получили команду выбрать момент и сделать вам обыск.