– Казенка по нашим средствам дороговато выходит, а это сам боцман дома гонит. Из груш и яблок. Забористая, – счел нужным сообщить он.
– Местный кальвадос, – объяснил «темному», как он считал, иностранцу Славский. – Теперь, наконец, и поговорить можно по человечески. Ну, за спасение… – поднял он по первой.
Из записок Андрея Новикова
Я, верно, болен: на сердце туман,
Мне скучно все, и люди, и рассказы,
Мне снятся королевские алмазы
И весь в крови широкий ятаган.
Н. Гумилев
Возможно, Индийский океан. Время неизвестно.
Проход «Призрака» через фиолетово пульсирующую в ночном тумане рамку межпространственного окна сопровождался резким оглушительным хлопком, похожим на выстрел противотанкового гранатомета. У меня даже зазвенело в голове, и корпус яхты загудел, резонируя.
Перепуганные женщины, невзирая на строгий приказ сидеть внизу до конца боя, выскочили на мостик.
«Вот этого мы не предусмотрели», – подумал я.
По странному закону природы межвременной переход осуществлялся беззвучно, а межпространственный всегда вызывал звуковой эффект, но – незначительный.
От легкого, едва слышного щелчка при перемещении массы в 50–100 кг до звука откупориваемой бутылки шампанского, когда сквозь «барьер» переносился, например, автомобиль. Как-то никому не пришло в голову, что зависимость здесь линейная, и океанская яхта в четыре сотни тонн, отправляясь в Южные моря, вызовет такой вот «прощальный салют».
Впрочем, беды в этом, кроме посеянной среди моих спутниц паники, никакой. Наоборот, этот гром подтвердит версию гибели «Камелота» от вражеского снаряда.
– Все, девчата, успокойтесь. От англичан мы оторвались, видите, море чистое, а грохнуло так на прощание. Воронцов всем бортом пальнул из крупного калибра.
– Где же они теперь, я не вижу, – удивилась Анна.
Действительно, гладь вечернего моря была абсолютно пустынна, как во времена Магеллана. Небо покрывали густые облака, только в узком их разрыве у самого горизонта багровое солнце касалось краем зелено-черной воды.
– Ушли к северу, вот их и не видно. Все, дело сделано. Иди вниз, отдохни полчасика, и будем ужинать…
Анна послушно застучала каблучками по трапу, Ирина, отчего-то поджав губы, но ничего не сказав мне, направилась следом.
Ну и хорошо. Мне вдруг захотелось побыть одному. Перепсиховал, наверное.
Сейчас хорошо покурить, привести в порядок мысли. Может быть, послать рассыльного с вахты в бар за рюмочкой.
Потому что и вправду проблемы, заботы, терзания кончились.
Так я ощущал себя как в первый день отпуска, приехав куда-нибудь в Геленджик или Новомихайловку.
Душевная расслабленность, радость при виде совершенно экзотических для москвича пейзажей, а главное, все-таки море.
Не резервуар соленой воды, а символ абсолютно других критериев и принципов жизни.
Никто в Москве после работы не идет на набережную, чтобы в компании друзей пить кофе десятками чашек и обсуждать семейные, городские или общемировые проблемы И не играет в нарды. В Сухуми же это в порядке вещей. Никто там не поймет нашего, столичного образа жизни.
Дурацкого, по большому счету.
Ирина появилась рядом со мной совершенно неощутимо. Только что ее не было. И вот она стоит рядом, положила теплую ладонь мне на шею.
Я даже не успел заметить, как наступила ночь.
– Все? – спросила она, придерживая пальцами волосы, раздуваемые куда более свежим и соленым, чем в Эгейском море, ветром.
– Выходит, что все. Полюбуйся на небо. Давно такое видела? – Я обнял ее за плечи и ниже.
Зрелище действительно было эффектное. Пожалуй, даже чересчур.
Словно на театральной декорации.
В разрывах быстро бегущих по небу туч слева открывалась моментами громадная полная луна, с отчетливо видимыми и невооруженным глазом морями и цирками.
Ее яркий, но отчего-то выглядящий зловещим диск окрашивал края туч мерцающим зеленовато-янтарным цветом. А чуть правее зенита, склоняясь к юго-востоку, то открывался, то вновь задергивался облачной кисеей Южный Крест. Будто нарочно.
Знаковое, слегка даже культовое созвездие для нас, романтиков шестидесятых годов, никуда не выезжавших дальше Пицунды или Паланги, но мечтавших о краях, прославленных Стивенсоном и Джеком Лондоном.
Не слишком яркое и заметное, кстати сказать, созвездие, и, если бы я не штудировал в свое время звездные карты, вряд ли нашел бы его на небе. А представлялось (вернее – хотелось думать), что оно должно сверкать на тропическом небе, как бриллианты королевы на черном бархате сафьянового футляра.