Антик с гвоздикой

Она согласна, ее сестра — крепкий орешек, но сосед, пожалуй, перещеголяет ее в упорстве. Ксения вспомнила, как рассердилась сестра на князя Паню-шева, и только за то, что он самовольно явился в Из-местьево. Не приняла во внимание даже то, что он снял Павлика с дерева. О чем тогда говорить, если князь приступил к военным действиям? Наташа наверняка уже извелась от злости…

Ксения поежилась. Еще вчера ее душа пела и смеялась, а сегодня, как мышка, сжалась в комочек. Ни о чем больше она так не мечтала сейчас, как остаться в своей спальне и провести в ней весь остаток жизни. Но она понимала, что это столь же невыполнимо, как заключение мира между Изместьевом и Завидовом в ближайшее время.

Ей захотелось заплакать. Только-только судьба собралась отмерить ей маленький кусочек счастья, ан нет, всего лишь подразнила, поманила и опять оттолкнула в сторону. Если конфликт разразится с большей силой, Аркадию будет не до нее. Да и зачем ему лишние осложнения, зачем ему бедная девушка, которой никто не позволит устроить свою жизнь, как ей того хочется.

Ксения безучастно смотрела в зеркало, пока Марфуша торопливо расчесывала и укладывала ей волосы. Она чувствовала себя маленьким обманутым ребенком, которому вместо леденца вдруг подсунули горькую пилюлю. Марфуша, которая все это время болтала без умолку, сообщая подробности утренних баталий, наконец заметила, что барышня сегодня непривычно молчалива, и осуждающе уставилась на нее в зеркало.

Увиденное ее не обрадовало. Барышня сидела с таким выражением лица, словно собиралась взойти на эшафот, а не спуститься к завтраку.

— Господи, — торопливо перекрестилась горничная, — что это с вами? Точно хоронить кого собрались.

Ксения подняла на нее глаза. Они были полны слез. И девушка едва сдерживалась, чтобы не зарыдать в голос.

— Зачем, зачем она это затеяла? — Слезы все же хлынули у нее из глаз, но Ксения словно не замечала их. — Теперь нас с Павликом не выпустят за пределы усадьбы. И потом, Аркадий… Разве он осмелится? — Она кивнула на подушку. — Теперь и письмо передать вряд ли получится, если Наташа везде своих сторожей расставит.

Марфуша покачала головой.

— Конечно, дела наши не мед. Но не думаю, чтобы князь от своих слов отказался. А Аркадий тем более. Если письмо вам прислал, значит, запали вы ему в душу. И еще бы не запасть на такую красоту. — Она убрала прядку с высокого чистого лба Ксении и прищелкнула языком от удовольствия. — Цены вы себе не знаете, барышня! Того глядите, сестру перещеголяете. Ее дело к закату идет, а ваше — к рассвету!

— Не смей так говорить о Наташе! — неожиданно рассердилась Ксения. Несмотря на то что она обижалась на сестру, но никому чужому не позволяла перемывать ей косточки. Все-таки Наташа и Павлик были единственными родными ей людьми, которых она любила и понимала, что в семье всякое бывает и главное здесь — не выносить сор из избы.

Поэтому она и одернула Марфушу, хотя у самой кошки на душе скребли. Но к завтраку она спустилась как ни в чем не бывало. И постаралась не подать виду, что ее успели просветить по поводу целого ряда утренних происшествий.

Собственные переживания позволили ей не придать значения или вовсе пропустить мимо ушей некоторые подробности, которые поторопилась сообщить ей Марфуша. Но, взглянув на сестру, Ксюша поняла, что обстоятельства сложились гораздо хуже, чем она предполагала. Одно дело, что завтракали они на час позже обычного, другое, что Наташа даже не подумала переодеться после верховой прогулки.

Когда Ксения и Павлик появились на пороге столовой, графиня, опять же против обыкновения, даже не повернула головы в их сторону. Наташа стояла возле окна в сапожках и мужском костюме и что-то сердито выговаривала управляющему. Тот, красный как рак, то ли от жары, то ли от учиненной ему выволочки, беспрестанно вытирал кулаком пот, обильно орошавший его лоб и щеки. Наташа была рассержена, и не на шутку. Казалось, поднеси лучину к ее лицу, и она тотчас вспыхнет. Нервно постукивая кнутовищем зажатой в руке плетки по подоконнику, графиня что-то резко выговаривала Корниле Матвеевичу. Бедного управляющего уже едва держали ноги. Согнутая в поклоне спина затекла, но он не смел изменить положение, опасаясь вызвать новый приступ гнева барыни.

К счастью Корнилы Матвеевича, графиня заметила появление сына и Ксении и перенесла свое внимание на них. Воспользовавшись сменой ее настроения, управляющий спешно ретировался из столовой и только на крыльце перевел дух. Кажется, на первый раз обошлось, но ему предстояла вторая попытка, от которой он и вовсе не ждал ничего хорошего. Дела еще можно было поправить, если бы барыня не приказала выпороть рыбаков из Завидова, уличенных в браконьерстве на ее озере.