Пентаграмма

— Волер, наверное, имел в виду оружие, которое у Сивертсена было с собой. Я бы крикнул то же самое.

— Ну да, но знаешь, где мы нашли тот пистолет? В чемодане.

— У Волера были все основания считать, что перед ним чемпион Дикого Запада по скоростному доставанию пистолетов из чемодана.

Беата рассмеялась:

— Ты ведь пойдешь выпить с нами пивка?

Он посмотрел на нее, и ее улыбка застыла, а румянец залил все лицо и шею.

— Харри, я не хотела…

— Ничего. Отпразднуешь за двоих, Беата. Я свое дело сделал.

— Но просто побыть с нами ты можешь?

— Вряд ли. Это последнее дело в моей карьере. — Щелчок — и окурок светлячком полетел вниз. — Со следующей недели я больше не полицейский. Может, конечно, именно это и следовало бы отметить, но не таким образом.

— И чем ты займешься?

— Чем-нибудь. — Харри встал. — Чем-нибудь другим.

На стоянке к нему подошел Волер:

— Уже уходишь, Харри?

— Устал. Ну и каково быть знаменитым?

Волер сверкнул белозубой улыбкой:

— Всего лишь пара фотографий для газет. Да ты ведь и сам прекрасно знаешь.

— Если ты про тот случай в Сиднее, то меня представили эдаким ковбоем за то, что я застрелил маньяка, а ты его поймал живым и здоровым. Именно такой герой полицейский нужен нашему социал-демократическому государству.

— Это сарказм?

— В общем-то нет.

— Ну ладно тогда. Потому что мне все равно, кого они там возведут в герои. Если это укрепит репутацию полиции, пусть рисуют ненатурально-глянцевые картинки с таких, как я. Мы-то у себя знаем, кто герой на самом деле, — сказал Волер. Холе выудил из кармана ключи и остановился перед своим белым «эскортом». — И это я хотел сказать тебе, Харри, от лица всех наших. Дело распутал ты, а не я или кто-нибудь еще.

— Я просто делал свою работу, — хмуро заметил Харри.

— Свою работу, да. Но я хотел поговорить еще кое о чем. Присядем ненадолго?

В салоне стоял густой запах бензина. Харри подумал, что где-то ржавчина все же проела дыру.

От сигареты Волер отказался.

— Первое задание для тебя готово, — сказал он. — Оно совсем нелегкое и небезопасное, и, если справишься, рассчитывай на полное сотрудничество.

— Что за задание? — Харри выпустил струю дыма в зеркало заднего вида.

Волер пощупал кончиками пальцев один из проводков, торчащих из дыры на приборном щитке, где обычно находится магнитола.

— Как выглядел Мариус Веланн? — спросил он.

— А ты как думаешь? После четырех-то недель в пластиковом пакете.

— Ему было двадцать четыре, Харри. Двадцать четыре. Ты помнишь, какие мечты у тебя были в двадцать четыре, какие надежды?

Харри помнил.

Волер криво ухмыльнулся:

— В то лето, когда мне исполнилось двадцать два, мы с Гейром и Соло отправились путешествовать по молодежной скидке и оказались на Итальянской Ривьере. Денег на гостиницу нам не хватало, хотя перед тем, как уехать, Соло выгреб всю папину кассу в киоске. Так что на ночь мы ставили палатку на пляже, а днем просто ходили и глазели на женщин, машины и яхты. Удивительно, что при этом мы ощущали себя богачами. Потому что нам было по двадцать два года и мы верили, что все это — нам. Словно новогодний подарок, который дожидается под елкой. Камилла Луен, Барбара Свендсен, Лисбет Барли — все они были молодыми. Может, они еще не успели разочароваться, Харри, а? Может, еще ждали, когда можно будет распаковать подарок?

Волер провел рукой по приборному щитку и продолжил:

— Харри, я только что выслушал показания Свена Сивертсена. Ты можешь ознакомиться с ними позже, но уже сейчас я могу сказать тебе, что случится. Он расчетливый, хитрый дьявол. Убедительно разыграет из себя сумасшедшего, обманет присяжных и психологов, и в тюрьму его отправить побоятся. Короче говоря, он окажется в каком-нибудь психиатрическом отделении, где будет вести себя примерно, и через пару лет его уже выпишут. Так и будет, Харри. Вот что мы делаем с отбросами общества, которые нас окружают. Вместо того чтобы избавиться от них, перекладываем с места на место, не понимая, что отбросы продолжают гнить, а когда дом превратится в зараженный, вонючий крысятник, то будет уже поздно. Только посмотри на страны, где преступность укрепилась так прочно, что ее уже не истребишь. Увы, у нашего государства сейчас слишком много денег, и политики наперебой являют примеры щедрости и великодушия. Мы стали слишком мягкими и пушистыми, чтобы брать на себя ответственность за неприятности. Понимаешь?