Бульдоги под ковром

Что оттого, если Лариса в очередной раз дернет плечом и осуждающе прищурит глаза, увидев ее новое сногсшибательное платье?

Как будто Наташа сама не знает, что ее поведение вполне можно назвать демонстративно-вызывающим. Впрочем, для кого и почему?

Кто мешает самой Ларисе натянуть на свои совсем не плохие ноги что-нибудь поприличнее вечных вытертых джинсов и разношенных грязновато-белых кроссовок?

Как-то они уже говорили на эту тему наедине. Ревнует, что ли, Лариска? Раньше, в прошлой жизни, за ней этого не замечалось. Или тогда поводов не находилось, обе они были одинаково бедны и неприкаянны, отчего и сдружились. Теперь же Лариса сказала, что слишком откровенно Наташа изображает из себя гранд-даму, хозяйку и капитана, и парохода, и вообще всего вокруг.

Наташа только посмеялась незло. Как будто она не дает Ларисе тоже занять любое количество комнат на любой палубе и придумать себе самый потрясный стиль. Слава богу, пароход размером с двенадцатиэтажный дом на целый квартал, всем места хватит. А кстати, свою-то каюту она еще не показала, может, там такое…

– В конце концов, – сказала она подруге, – твоя маечка на голое тело ничуть не менее вызывающа, чем мои туалеты, и не стоило бы зацикливаться на ерунде. Нам еще жить вместе и жить, в Москве пять лет тем и спасались, что держались друг за друга, а сейчас вдруг… Может, у тебя проблемы, так прямо и скажи, что-нибудь придумаем, а то совершенно фрейдизм какой-то…

Однако Лариса предложенного тона не приняла. Неужели на самом деле таким, как она, противопоказаны благополучие и изобилие?

Или набралась от своего Левашова первобытно-коммунистических предрассудков? Вроде как Рахметов в известном романе: если простой народ апельсинов есть не может, так и я не буду! И ограничил себя, кажется, фунтом говядины в день. Вот аскет, действительно! А двести граммов ливера на завтрак и обед квалифицированному архитектору и бутылку кефира на ночь не угодно ли?

Да бог с ней, с Лариской, подумала Наташа, поправляя в глубоком вырезе шафранового платья приподнятую специальным бюстгальтером загорелую грудь. Надо бы кулончик в тон подобрать. Топазовый, что ли, или для контраста сапфировый? А Лариска перебесится. С ней и раньше всякие забросы бывали, рационально необъяснимые…

Каждый сам выбирал себе интерьер личных апартаментов. Раз уж скорее всего придется провести здесь остаток жизни. И когда Воронцов предложил ей подумать, как оформить свою каюту, она только спросила, каковы граничные условия.

– Разве только размеры парохода…

– Отлично. Но чтобы потом от своих слов не отказывался! А я уж нарисую…

– Рисовать необязательно. Антон о нас позаботился. Вот дисплей, мнемодатчик, садись, воображай. В памяти компьютера все есть, достаточно хоть смутно представить, он сам доформулирует и изобразит во всем блеске компьютерной графики…

Так и получилось. Наташа и сама хорошо помнила рисунки и фотографии интерьеров в стиле русского модерна – особняки Кшесинской, Рябушинского, Франка, а компьютер услужливо подсказывал и еще кое-что из чисто корабельной архитектуры времен «Титаника» и самой «Мавритании», помог гармонично вписать в удачно найденный стиль некоторые остроумные и изящные решения современных западных дизайнеров. Увидев то, что у нее получилось, Воронцов удивленно-одобрительно поцокал языком. Не ожидал, похоже, такого размаха и полета воображения. Ну а кто сказал, что молодая и уважающая себя женщина должна ютиться на пятнадцати квадратных метрах и что ей не нужна двадцатиметровая спальня с альковом, такой же кабинет, втрое больший парадный зал с камином и еще десяток не менее функционально и эстетически необходимых помещений на трех уровнях, которые соединялись бы резными деревянными лестницами, тоже, разумеется, в стиле модерн…

– Ты же ведь, как я понимаю, не собираешься поселяться вместе со мной, – сказала Наташа, – наверняка устроишься в каморке рядом с капитанским мостиком. Вот и будешь приходить… в увольнение, а я тебя принимать, словно в собственном особняке на берегу.

– В проницательности тебе не откажешь. Каморка не каморка, а действительно, капитанская каюта – тот же проходной двор, и лучше, если дверь открывается прямо в ходовую рубку.

– А прочий народ как устроился? – полюбопытствовала Наташа без всякой задней мысли, просто из профессионального интереса.

– А вот тут извини. Наш главный психолог предложил, чтобы каждый имел полное «прайвести» – индивидуальный, от всех изолированный мирок. Настолько, чтобы даже, если угодно, прочие трудящиеся и адреса не знали. Достаточно для общения и иных, группового пользования, помещений. А захочется человеку побыть одному – пожалуйста. Полная гарантия. Тут он прав, не могу не признать. Так что, если в гости кто пригласит, тогда и узнаешь, кто где и как живет.