Билет на ладью Харона

После чего Ляхов, у которого спиртное до определенного момента обостряло фантазию и воображение, высказал предположение, что они оказались именно в том мире, который краем глаза Тарханов увидел в Пятигорске.

– Иначе придется допустить, что параллельных миров вообще бесконечное количество. А так – понятнее. Сергея что-то замыкает именно на тот мир, в него и выбросило. А нас – за компанию.

Выпустив в потолок дым, Тарханов тут же налил по третьей. И, внимательно глядя в невидимую точку перед собой, Тарханов, покачивая пальцем, заявил:

– Если кто-нибудь заговорит про политику или про атомную физику – лично морду набью.

Идея была принята единогласно.

– А вот что я вам практического скажу, парни, – сообщил, слегка икнув, Розенцвейг, – провода, ведущие к заставе, вы видели?

– Нет.

– Правильно. А холодильники и прочие приборы видели?

– Видели.

– Значит, что?

– Дизель! – первым сообразил Тарханов. Все обрадовались и выпили еще по чуть-чуть.

– Значит, пошли искать.

Поднялись, пошли и нашли очень быстро, поскольку толстые черные провода, протянутые внутри заставы от следующего за кухней барака к остальным домикам, мог не заметить только слепой. Или столь же взволнованный человек, каким был Ляхов, оставшийся здесь один.

В бараке стоял очень большой двигатель, подсоединенный к генератору и двум трансформаторам. Только не дизельный, а бензиновый. Здоровенный алюминиевый бак был совершенно сухой. То есть движок работал, сколько мог, снабжая заставу энергией, а потом заглох, исчерпав горючее.

К счастью, в пристройке имелась запасная двухтонная цистерна, только никто не догадался или не успел вовремя переключить питание на нее. И друзьям пришлось поочередно перекачивать горючее, дергая длинный желтый рычаг ручного насоса.

Тарханов периодически матерился, Ляхов делал свою часть работы молча, но задумчиво, Розенцвейг тоже о чем-то думал, предпочитая не столько качать, как выходить за пределы станции и там курить. Возможно, слишком уж часто.

Когда в стеклянной трубке бензонасоса уровень достиг красного штриха, Тарханов, в очередной раз выругавшись, причем ругань звучала как молитва, дернул пусковой шнур. С третьего раза движок затарахтел, набирая и набирая обороты.

Когда он вышел на режим, Сергей сел прямо на асфальтовый пол. Ляхов понял, как много нервов все это ему стоило.

– Все, Вадик! Теперь живем. Хоть здесь, хоть где – живем. Ничего здесь особенного нет. Работает же… Конечно, в случае чего, без остального человечества будет скучновато. Но и обойтись тоже можно. Как только приедем, где русские книги бывают, ты мне найди «Таинственный остров». А то все время вспоминаешь, а я плоховато помню. Читал в пятом классе, но только про воздушный шар помню и про обезьяну. А деталей – нет. Но тебе я верю. Если говоришь – полезная книжка, – согласен. Только ты мне ее найди.

Нет, наверное, нужно быть врачом, чтобы, напившись аналогично, то есть в той же пропорции, сохранять представление о текущей ситуации, довести товарищей до места, где можно преклонить голову. А еще потом сварить кофе на быстро накалившейся от электричества печке и пить его, жутко крепкий, четыре ложки на кружку, сидя на пороге домика, курить, глядя на луну, поеживаясь от холода.

«В натуре, хрен бы с ним. Вот уж сегодня что было, а обошлось, и живы, и даже здорово посидели. Ну а завтра…»

Завтра, знал он той частью мозга, которая оставалась трезвой всегда, сначала будет не зависящая от ситуации «адреналиновая тоска», потом тоска уже правильная, поскольку положение-то их абсолютно аховое.

А еще потом…

Ну, как-то перетерпим и станем делать все, вытекающее из обстановки…

Вадим с сожалением раздавил подошвой окурок, сплюнул, дошел до ближайшей койки, лег и сразу провалился в неприятно раскачивающуюся тьму.

Глава пятнадцатая

Чем хорош чистый медицинский спирт, так тем, что утром голова не болит и все похмелье сводится к сильной жажде, которая легко утоляется водой, желательно минеральной типа боржом. Такового здесь не было, однако нашлась сельтерская, которая не хуже.

Вадим проснулся рано, когда едва-едва рассвело, жадно выпил почти половину предусмотрительно поставленной рядом с койкой бутылки. Розенцвейг негромко, но затейливо храпел, Тарханов спал совершенно беззвучно.

Заснуть по новой не получилось, и Ляхов, накрывшись одеялом с головой, чтобы не так досаждал храп коллеги, начал размышлять.