Лунный воин

Мотылек содрогнулся, но ему не верилось.

– А почему он тебя до сих пор не съел? Ты что, особенный? Или ядовитый? – сострил он.

– Потому что учитель ему не разрешает, – высокомерно ответил Головастик. – Как учитель скажет, так и будет.

– То есть Тошнотник без разрешения не нападет?

– Конечно.

– Тогда я спокоен.

– Ну-ну, – промычал Головастик. – На твоем месте я бы не расслаблялся.

Помимо волка, в доме Кагеру было полно и другого зверья. У восточной стены на верхушке старого одинокого кизила проживала почтовая ворона. Охраняя свое неопрятное гнездо, похожее на раздерганный клубок шерсти, она с громким карканьем накидывалась на всякого, кто осмеливался под ним пройти. Мотылька она несколько раз клевала до крови в макушку, старалась попасть в глаза. К счастью, ворона почти всегда где-то болталась с очередным письмом, не возвращаясь много дней.

Была еще змея – пожилая гадюка с громким именем «Святая старица Ямэн». Мотыльку от нее было меньше всего беспокойств. Точнее, всего два. Во-первых, он опасался на нее наступить в траве, потому что гадюка приползала к дому часто – и каждый раз новой дорогой. А во-вторых, «Святая старица» облюбовала себе место отдыха на солнечном пригорке – аккурат напротив выгребной ямы, так что Мотылек, посещая это необходимое место, всегда на всякий случай брал с собой палку.

Ну и, конечно, маленькая царапучая дрянь Мисук. Вот кого Мотылек успел возненавидеть всей душой. В отличие от прочего зверья, Мисук пакостила вполне осознанно, увлеченно и изобретательно. На знахаря она только шипела с крыши, Тошнотника избегала, а на всех остальных вела непрерывную охоту. Заветной мечтой Мисук было разорить воронье гнездо, сожрать змею и исцарапать Головастика. С появлением Мотылька она возликовала. Самый маленький и беззащитный, он больше всех страдал от ее выходок. Она разбрасывала по полу золу из жаровни, рвала вощеную бумагу на окнах, перегрызала на огороде черенки баклажанов и тыкв, переворачивала вверх дном весь мусор, который не успевали выбросить, скидывала крышки с горшков, вылавливала рыбу из супа, воровала и портила все, что плохо лежит, – и за все расплачивался Мотылек. Только однажды шалость лесной кошки доставила ему удовольствие: когда Мисук по ошибке нагадила в соломенную шляпу сихана – и целый день просидела на крыше, боясь наказания…

Мотылек тоскливым взглядом скользнул по колючему гребню горы, за которой пряталась такая близкая, но недостижимая деревня Сасоримура, вскочил и побежал к дому. На крытой веранде уже обедали, Головастик старательно наливал суп в миску учителя. Мотылек сел на пятки, как учили, поклонился до земли, сложив перед собой руки, и на коленях подполз к столу, на свое место.

– Какой ты Мотылек? – насмешливо сказал Кагеру. – Ты черепашонок!

Он сидел, поджав босые ноги, одетый по-домашнему, в легкой длинной рубахе с разрезами по бокам. Бритая на крестьянский манер голова уже начала зарастать черной щетиной.

Мотылек привычно промолчал. Головастик налил ему едва полмиски супа – пожадничал, да еще постарался, чтобы ни куска рыбы не попало.

– Кого у меня тут только нет, – продолжал рассуждать знахарь. – Головастики, змеи, кошки… вот теперь еще Мотылек появился. Плохое имя!

– Это почему? – не выдержал Мотылек.

– Тот, кто тебя так называл, желал тебе зла. Это имя предвещает краткую жизнь и насильственную смерть… в зубах хищной стрекозы. Пророческое имя!

Кагеру почему-то развеселился.

– Знаешь, кем питаются стрекозы? То-то же!

Мотылек ничего не понял, опустил голову и принялся за суп.

– Может, переименовать тебя? – не унимался знахарь.

– В Личинку, – гнусно хихикая, предложил Головастик.

Кагеру посмотрел на него долгим взглядом.

– Ну почему сразу в Личинку? Может, в Лягушонка? Нет – тогда Головастик обидится…

Мотылек понял шутку и радостно засмеялся.

– Получится, что я его старший брат!

Головастик покраснел и набычился. Спорить с учителем он не решался. Кагеру глядел на него, ухмыляясь.

– Что, не нравится? Ах да, ты предлагал какое-то другое имя? Вот и возьми его себе…

Солнце только что зашло, но воздух еще полон света. Над черной колючей шкурой гор бесконечными косяками проплывают на север розовые журавли – вечерние облака. Кагеру стоит посреди полянки недалеко от дома, сам легкий и светлый, как заблудившийся журавль или отставшее облако. Он поднимает руки, словно собирается взлететь, и Мотыльку кажется, что земля, подчиняясь плавному, уверенному жесту сихана, отпускает его в небо…