Разорванное время

В маленькие круглые чашки для питья белолобый разлил темный дымящийся напиток, от которого исходил душистый, немного терпкий аромат. По вкусу он напоминал хорошо настоявшийся цветочный чай. По тарелкам он разложил нарезанное небольшими кусочками тушеное мясо с гарниром из овощей. После этого белолобый протянул людям металлические двузубые вилки и показал, как на них надо накалывать еду.

Положив в рот кусочек мяса, Киванов блаженно зажмурился.

– Прекрасно, – сказал он, проглотив еду. – Вкус необыкновенный.

– Только не спрашивай, чье это мясо, – шепнул ему Кийск.

Не обращая внимания на насмешливое замечание Кийска, Борис быстро управился с предложенной ему порцией, после чего белолобый, правильно оценив его старания, вновь наполнил пустую тарелку.

После того как трапеза была закончена, посуда убрана, а обеденные столики сдвинуты к центру площадки, белолобый подошел к Кийску и, цокнув языком, похлопал его по плечу. Жест, как показалось Кийску, был вполне дружелюбным. Иво улыбнулся в ответ, стараясь при этом скалить зубы так же, как и летун.

Вытянув руку, белолобый коснулся пальцем рукоятки ножа, что висел у Кийска на поясе. Кийск достал нож и рукояткой вперед протянул его летуну. Белолобый уверенно обхватил рукоятку ножа пальцами, покачал рукой, привыкая к его тяжести, а затем, пару раз быстро и ловко взмахнув, со свистом рассек лезвием воздух. Проведя ногтем по лезвию, он оценил его остроту и, одобрительно кивнув головой, вернул нож владельцу.

Кийск хотел убрать нож обратно в ножны, но белолобый остановил его, взяв за руку. Летун вытащил из-за пояса маленький четырехлопастный бумеранг и почти без замаха, одним коротким и резким кистевым движением, метнул его в дерево. Пропев свою боевую песню, бумеранг вонзился в ствол. Летун пальцем указал на Кийска, затем на нож в его руках и на дерево. Кийск, усмехнувшись, подбросил нож, поймал его за рукоятку и, размахнувшись от плеча, кинул. Лезвие ножа воткнулось в ствол в двух миллиметрах от бумеранга белолобого.

Летун, клацнув челюстями, снова похлопал Кийска по плечу. Иво ответил ему тем же жестом.

Когда стемнело, летуны зажгли светильники с круглыми колбами из толстого, мутноватого стекла. Неизвестно, что за горючее использовалось в них, но фитили горели ярким, ровным светом, почти не давая копоти.

Летуны умело и быстро навесили под крышу по краю помоста циновки, создав таким образом вокруг жилища стены. Остальные циновки они расстелили на полу и, бросив сверху покрывала, жестами дали людям понять, что пора ложиться спать.

– Давно я не укладывался спать с таким комфортом, – сказал, натянув на себя покрывало, Киванов. – Должен честно признать, что сегодняшний день далеко не самый худший в моей жизни. И знаешь почему? – повернулся он к Кийску.

– Почему? – без особого любопытства спросил тот.

– Потому что там, на поляне, когда на нас с неба посыпались летуны, я вовремя сообразил, что следует поднять руки. И теперь ни капли об этом не жалею. Я ожидал каких-нибудь страшных пыток, а нас вместо этого накормили, напоили и уложили спать. И, заметь, не в темном и сыром подвале, по которому бегают голодные крысы, а на веранде, на свежем воздухе.

– Вот только убежать отсюда не проще, чем из каземата, – сказал Кийск, переворачиваясь на бок. – Посмотрим, что будет завтра.

5. СОЮЗНИКИ

Три дня провели люди на вознесенной высоко над землей площадке в роли не то пленников, не то гостей. Их регулярно кормили и не донимали никакими расспросами. Но если они показывали на землю, пытаясь выяснить, когда же им будет позволено спуститься вниз, охранники только разводили руками и отрицательно качали головами.

Кийск прикидывал в уме возможные варианты побега, но всерьез об этом пока еще не думал. Даже найдя безопасный способ спуститься на землю, они вряд ли имели реальные шансы уйти от погони быстрых летунов. Поэтому решено было ждать, когда Чжои научится пользоваться ключом, без которого было невозможно проникнуть в Лабиринт.

Все летуны казались людям на одно лицо, но некоторых из них они отличали по особым приметам. Кроме Белолобого, они теперь безошибочно узнавали и других охранников. Молодой летун, который никогда долго не мог усидеть на месте, отличался от других более светлым, отдающим в рыжину, цветом волосяного покрова, и Кийск, в честь Киванова, назвал его Бориской. В отместку настоящий Борис попытался окрестить именем Иво вечно мрачного летуна, у которого был отсечен кончик левого уха, но к нему приклеилось прозвище Ворчун. Летун, имевший привычку лихо заходить на посадку, получил имя Икар. Еще за одним, по непонятно какой причине, закрепилось прозвище Фредди.