Скоро полночь. Том 2. Всем смертям назло

– Как далеко до передового отряда?

– Передового отряда нет. Идут сплошной ордой. Последнее измерение – девять километров четыреста пятьдесят два метра до головной особи.

– Скорость на марше?

– От десяти до пятнадцати километров в час.

– Возвращайся к командиру, доложи. А мы проедем вперед. Твои сведения не полные. Посмотрим, как они реагируют на наше оружие.

Оба держали поперек седельных лук тяжелые снайперские винтовки «Взломщик», под патрон 12,7 мм, придуманный еще в тридцатые годы для «вечного» и в XXI веке надежно работающего в любом конце света пулемета «ДШК».^[12] Подольше служит, чем тот же «калашников», между прочим.

– Мне было разрешено вступать в бой только в крайних обстоятельствах.

– Тебя никто не упрекает. А мы своим делом займемся. Как макеты на полигоне, отстреляем всеми калибрами на всех дистанциях и под разными углами. И составим карточки-схемы. Это важно. У большинства буров стволы от 7 до 9 миллиметров. Ненадежно.

– Я пойду?

– Иди. По дороге встретишь командира Басманова, скажи, что ему лучше вернуться на позицию командира Оноли. Если мы не сумеем отогнать монстров, в открытом поле у людей меньше шансов, чем на высотах.

«Иванов» убежал, а конники, «Артем» и «Аскольд» (Белли с Карцевым, флотские офицеры, при именовании роботов не затрудняли себя оригинальными изысками. Начали называть их по алфавитному списку кораблей Российского флота), двинулись дальше.

Они действительно имели, кроме «Взломщиков», по «ли-метфорду» и «маузеру», основные винтовки англичан и буров, а также пистолеты «М-96», как написано в рекламе – «лучшее оружие для спортсменов и путешественников».

Хорошо тогда жилось «туристам». Вздумал постранствовать по миру – не нужно идти в агентство за путевкой и в ОВИР за паспортом, вместо этого – первым делом в оружейный магазин или к товарищу вроде лорда Джона Рокстона, который от щедрот снабдит тебя магазинкой с оптическим прицелом. И езжай хоть со станковым пулеметом через все границы, никто не удивится. Только в самых экзотических странах, вроде Андорры, могут ввозную пошлину попросить. Не заплатишь – и так пропустят, если докажешь необходимость.

Выслушав доклад «Иванова», Басманов подъехал к Девету.

– Через полчаса вы будете иметь возможность увидеть интересующие нас объекты. Мой разведчик советует для встречи отойти на пригодную для обороны позицию. Мы ее только что миновали. Разведчик и я сомневаемся, что ваши люди сохранят присутствие духа при встрече с врагом в чистом поле.

– Лично вы сомневаетесь? – В голосе генерала прозвучали агрессивные нотки.

– Минхер Христиан, я уже десятки раз говорил вам, Деларею, Кронье и самому президенту – мне ваши эмоции безразличны. Хотя бы вы в состоянии такое понять? Я не настоятель монастыря и не воспитатель евангелистской школы. Я помогаю людям, чье дело считаю справедливым. Но ни я, ни мои люди не собираемся заставлять вас делать то, чего вы делать не хотите. Если чудовища, несовместимые с вашей картиной мира, перебьют солдат, которых вы ведете, кое-кого сожрут, живыми или мертвыми, пожалуйста, не говорите, что в этом виноват я и мои офицеры, не сумевшие вас защитить и спасти. А прежде – убедить.

– Об этом не беспокойтесь. Мы благодарны всем, кто нам помогает, но свои проблемы позвольте нам самим и решать.

– Отлично, – в голосе Басманова прозвучало не совсем соответствующее моменту веселье. Что за беда? Товарищи по оружию очевидным образом полезли в бутылку. Как горцы какие-то, услышавшие поперек сказанное слово.

Теперь «будем посмотреть». С чистой совестью.

Он привстал на стременах. Голосом, легко перекрывавшим в былые времена беглый огонь батареи и звуки разрывов вражеских снарядов, скомандовал:

– В-взво-од, ко мне! Стать, спешиться. Коноводы – убрать лошадей. Остальным – залечь. К бою!

– Езжайте, господин генерал, – указал рукой вперед полковник. – Первое для вас прикрытие – мои разведчики. Второй рубеж – здесь. Третий – на кoпье, занятых поручиком Оноли. Дальше уже Блюмфонтейн. Если вернетесь – поделитесь впечатлениями…

Девет, очевидно, готов был согласиться с Басмановым, если бы его слова не были настолько издевательски-оскорбительны. Тут, конечно, и сам Михаил не проявил некоторой деликатности и терпимости. Буры, даже самые умные и воспитанные из них, находились на другом уровне развития и в другой психологической нише. А он, тридцатидвухлетний офицер, с совершенно иным воспитанием и жизненным опытом, считал, что мягкости в объяснении задачи и предельной жесткости в требовании ее исполнения достаточно для любого военнослужащего.

---

12 Дегтярева—Шпагина крупнокалиберный, обр. 1938 г.