Присягнувшие Тьме

— Ты занимался богословием?

Он щелкнул каблуками и стал по стойке смирно:

— Так точно, сэр! И вдобавок получил степень магистра классической филологии.

— Значит, мы выбрали один путь.

— А ты в этом сомневался?

Я не ответил. В последние годы нашего пребывания в Сен-Мишель Люк изменился. Он стал еще более саркастичен, а его фамильярное отношение к вере превратилось в постоянные насмешки и иронию. Я недорого бы дал за его призвание. Он предложил мне сигарету и, прикуривая, спросил:

— О чем твоя диссертация?

— Зарождение христианской литературы. Тертуллиан, Киприан…

Он восхищенно присвистнул.

— А твоя?

— Я еще не решил. Скорее всего, о дьяволе.

— О дьяволе?

— Да, как о торжествующей силе нашего века.

— Что ты несешь?!

Люк обогнул толпившихся студентов и направился к зарослям в глубине двора.

— Вот уже некоторое время меня интересуют злые силы.

— Какие еще злые силы?

— Как по-твоему, почему Христос сошел на Землю?

Я не ответил. Вопрос был слишком неожиданным.

— Он пришел, чтобы нас спасти, — продолжал он. — Чтобы искупить наши грехи.

— Ну и что?

— Значит, зло уже было на Земле. Задолго до Христа. По сути, оно было всегда и всегда шло впереди Бога.

Я отмахнулся от такого рассуждения. Не для того я четыре года занимался богословием, чтобы прийти к столь примитивным выводам. Я заметил:

— Что тут нового? Человеческий грех начинается со змия, и…

— Я говорю не об искушении. Я говорю о той силе, скрытой в нас, которая отвечает за соблазн, делая его законным.

Газоны были покрыты опавшими листьями — бурые пятнышки или рыжие веснушки осени. Я резко прервал его:

— Со времен Блаженного Августина известно, что зло не имеет онтологического воплощения.

— В своих произведениях Августин использует слово «дьявол» две тысячи триста раз, не считая синонимов…

— Только в качестве символа или метафоры… Надо учитывать эпоху. По Августину, Бог не мог сотворить зло. Зло — это лишь отсутствие добра. Это заблуждение — человек создан для света. Он сам есть свет, потому что он — Божья совесть. Его надо только направлять и иногда призывать к порядку. «Все добры, ибо Творец всего сущего благ сверх меры…»

Люк вздохнул преувеличенно громко:

— Если Творец всемогущ, как ты объяснишь то, что Он всегда оказывается бессильным перед лицом простого заблуждения? Как объяснить то, что зло всегда и всюду торжествует? Воспевать величие Бога — значит воспевать величие зла.

— Ты богохульствуешь.

Он остановился и повернулся ко мне:

— История человечества — не что иное, как история жестокости, насилия и разрушения. Этого никто не может отрицать. Как ты это объяснишь?

Мне не понравился его сверкавший из-за очков взгляд — глаза лихорадочно блестели. Я не стал отвечать, чтобы не столкнуться с загадкой древней, как мир: жестокой, злокозненной, безнадежной стороной человека.

— А я тебе скажу, — снова заговорил он, кладя руку мне на плечо. — Потому что зло — это реальная сила, как минимум равная добру. Во Вселенной эти две противоположные силы находятся в противоборстве, и их битва еще далеко не окончена.

— Можно подумать, мы вернулись к манихейству.

— А почему бы и нет? Все приверженцы единого Бога на самом деле замаскированные дуалисты. Мировая история — это история поединка. Без судей.

Под ногами шуршали листья. Моя радость по поводу начала занятий улетучилась. В конце концов, я обошелся бы без этой встречи. Я поспешил к корпусу, где оформляли поступающих.

— Не знаю, что ты изучал в последнее время, но ты явно впал в оккультизм.

— Наоборот, — возразил он, догоняя меня, — я опираюсь на современные науки! В каждой из них зло присутствует и как физическая сила, и как движение психики.

— Ты ломишься в открытую дверь.

— Об этих дверях часто забывают, ссылаясь на сложность и глубину. В масштабах Вселенной, например, силы зла царят повсеместно. Вспомни о взрывах звезд, которые становятся черными дырами — пропастями отрицания — и втягивают в свои бездны все.

Я понял, что Люк уже приступил к своей диссертации. Он нес невероятный бред насчет мироздания — это было что-то вроде антологии вселенского зла.

— Возьмем психоанализ, — продолжал он, пронзая окурком воздух. — Чем он занимается? Темными сторонами нашего «я», нашими запретными желаниями, нашим стремлением к разрушению. Или возьмем коммунизм. Прекрасная идея — вначале. И к чему она привела? К самому жуткому геноциду века. Что бы мы ни делали, о чем бы ни думали, все равно придем к нашей проклятой доле. Двадцатый век — высшее ее проявление.