Присягнувшие Тьме

Садовник закрыл дверь и спросил:

— Он ваш друг, так?

— Мой лучший друг, — ответил я с отсутствующим видом.

— Вы не приметили, что он вроде не в себе?

— Нет.

Я не осмелился признаться этому незнакомому человеку, что я не говорил с Люком — не говорил по душам — вот уже несколько месяцев, несмотря на то что нас разделял всего один этаж. В завершение я спросил на всякий случай:

— Больше ничего странного вы не заметили? Я хочу сказать: когда вытаскивали тело.

Человек в черном сощурил зеленые глазки. Казалось, его опять обуревают сомнения.

— Вам не говорили про образок?

— Нет.

Садовник приблизился. Он явно оценивал мое удивление. Приняв решение, прошептал мне на ухо:

— В правой руке у него был образок. Так мне показалось. Я увидел только цепочку, которую он сжимал в кулаке.

Итак, бросаясь в воду, Люк что-то держал в руке. Амулет? Нет, Люка нельзя назвать суеверным. Садовник снова протянул мне фляжку, насмешливо улыбаясь беззубым ртом:

— Признайтесь. У лучшего друга от вас было многовато секретов, ведь так?

7

Больница в Шартре, также носившая название Отель-Дье, возвышалась в глубине двора, покрытого черными лужами и подрезанными деревьями. Кремово-коричневое здание напоминало пирожное с шоколадными полосками. Я не стал подниматься по двойной внешней лестнице, ведущей сразу на второй этаж, а прошел на первый.

Я оказался в большой столовой со сводчатым потолком, каменными колоннами и черно-белым кафелем на полу. В глубине — залитое солнцем крыльцо, ведущее в сад. Мимо прошла медсестра, и я спросил, можно ли поговорить с врачом, который вернул к жизни Люка Субейра.

— Мне жаль, но сейчас он обедает.

— В одиннадцать часов?

— После этого у него назначена операция.

— Я подожду здесь, — сказал я, доставая удостоверение. — Скажите, пусть идет сюда со своим десертом.

Девушка ушла. Ненавижу показывать свою власть, но от одной мысли, что придется войти в столовую с ее запахом жратвы и звяканьем столовых приборов, мне становилось дурно. В зале послышались шаги.

— Что вам нужно?

Здоровенный тип в белом халате с разъяренным видом шел мне навстречу.

— Майор Матье Дюрей. Уголовная полиция Парижа. Я веду дело о самоубийстве Люка Субейра. Вчера его доставили к вам в отделение.

Врач разглядывал меня через очки. Лет шестьдесят, седые волосы, не знавшие расчески, длинная, как у грифа, шея. Наконец он произнес:

— Я все написал в отчете, который отправил жандармам вчера вечером.

— В Уголовной полиции его еще не получили, — сблефовал я. — Прежде всего скажите: почему вы решили отправить его в Отель-Дье в Париже?

— У нас нет нужного оборудования. Люк Субейра был полицейским, вот мы и решили, что Отель-Дье…

— Мне сказали, что его возвращение к жизни граничит с чудом.

Врач не смог сдержать горделивой улыбки:

— Люк Субейра вернулся с того света, это верно. Когда его привезли сюда, сердце уже остановилось. Если его и удалось оживить, то лишь благодаря стечению особых обстоятельств.

Я вынул карандаш и записную книжку.

— Объясните.

Врач сунул руки в карманы и двинулся к саду. Он сутулился и шел, согнувшись под углом почти в тридцать градусов. Я пошел за ним.

— Первый благоприятный момент, — начал он, — то, что течением Люка отнесло на несколько метров, он ударился головой о камень и потерял сознание.

— А что в этом удачного?

— Когда человек оказывается под водой, он вначале рефлекторно задерживает дыхание, даже если это попытка самоубийства. Потом, когда весь кислород уже поглощен кровью, он открывает рот — это непреодолимый рефлекс, вода проникает в легкие, и человек захлебывается и тонет за несколько секунд. А Люк отключился как раз перед этим решающим мгновением. Он не успел открыть рот, и в легких у него воды не было.

— Но он в любом случае задохнулся бы, так?

— Нет. Он был в апноэ. В общем, в таком состоянии, когда у человека замедляется естественный ток крови и она приливает к жизненно важным органам: сердцу, легким и мозгу.

— Это что-то типа зимней спячки?

— Именно так. Кроме того, этому явлению способствовал холод. У Люка была сильная гипотермия. По словам спасателей, температура тела опустилась до тридцати четырех градусов. При таком холоде организм использовал все молекулы кислорода, которые у него оставались.