— Я мог бы скармливать им животных, но здесь это не принято.
Я повернулся. На пороге стоял Мориц Белтрейн — руки в карманах джинсов, грязная фуфайка навыпуск. Все тот же студент в кроссовках, в огромных очках и с челкой болонки.
Я приказал, направив на него свой «глок»:
— Медленно выньте руки из карманов.
Он беспечно повиновался. Вдруг я закричал:
— Зачем? Зачем все это? Убитые люди? Пытки? Насекомые?
— Ты вел уникальное расследование, Матье. Единственное, вращавшееся вокруг основного вопроса.
— Дьявола?
— Нет, смерти. По существу, полицейские, судьи, адвокаты никогда не говорят о главном: о мертвецах. Что те думают об убийствах, жертвами которых стали? Что бы сделали, если бы могли за себя отомстить?
В его затемненных очках, за которыми прятались глаза, отражались клетки с насекомыми. Он перешел на «ты» — в конце концов, мы достойные противники.
— Впервые благодаря Господину, — продолжал он, — мертвые получили право высказаться. Еще один шанс. Я помогаю им вернуться и отомстить за жестокость живых.
Мне захотелось взвыть. По словам Белтрейна выходило, что «лишенные света» сами совершали преступления. Но я решил не сдаваться. Овладев собой, я произнес достаточно сдержанно:
— Это вы убили Сильви Симонис, Сальваторе Джедду, Артураса Рихиимяки. И других!
— Ты ничего не понял, Матье. Я никого не убивал. Я всего лишь помощник. Если хочешь, заступник. Я всего лишь поставляю… сырье.
Я не верил своим ушам. Наконец-то я нашел убийцу. Психа, Пришельца из Тьмы. И этот чокнутый вешает мне лапшу на уши.
— Я все знаю, — произнес я сквозь зубы. — О вашем влиянии на реанимированных. О ваших методах имитации негативного предсмертного опыта. При помощи внушения, ибоги и еще черт знает чего вы обработали этих людей. Вы заставили их поверить, будто они видели дьявола. Вы убедили их в их виновности. Но это вы, и никто другой, пытали и убивали.
— Я разочарован, Матье. Ты добрался до меня, но тем не менее большая часть правды еще скрыта от тебя. Потому что ты отказываешься признать очевидное. Могущество Сатаны. Только он их спас, а затем они отомстили. Когда-нибудь о «лишенных света» напишут книгу.
Кто был по-настоящему разочарован, так это я. Мне не удалось выудить у убийцы признание.
Белтрейн — пленник своего безумия. Вполне готов для сумасшедшего дома и оправдательного приговора. Я подумал о скрюченных мукой телах, о кастрированном Сарразене, о бесповоротном безумии Люка — и поднял свой «глок»:
— Все кончено, Белтрейн. Я — конец твоей истории.
— Ничего еще не кончено, Матье. Цепочка продолжится. Со мной или без меня.
Я ощутил вибрацию. Мобильник. Я застыл. Врач улыбнулся:
— Ответь. Я уверен, что сообщение тебя заинтересует.
Его уверенный голос заставил меня похолодеть. Похоже, и этот звонок им спланирован. Первая моя мысль — о Манон. Я поднес телефон к уху. Это Фуко:
— Ты где?
— В Швейцарии.
— Что ты забыл в Швейцарии?
Голос моего помощника звучал странно. Что-то случилось.
— Что там у вас?
Полицейский молчал. Я слышал его тяжелое дыхание. Как будто сдерживаемые всхлипы. Я не спускал глаз с Белтрейна, продолжая целиться в него.
— Что там у вас, черт подери?
— Лора мертва, Господи. Лора и обе девочки. Комната поплыла передо мной. Кровь застыла у меня в жилах. Белтрейн продолжал улыбаться. Я оперся о стол и дотронулся до колбы. И тут же отдернул пальцы.
— Что ты такое… говоришь?
— Зарезаны. Все три. Я только что от них. Туда все сбежались.
— Когда это случилось?
— Судя по первому впечатлению, час назад.
У меня выступили слезы. Туман застлал глаза. Я больше ничего не понимал. Но одно было ясно — убивал не Белтрейн. Я нашел в себе силы спросить:
— Точно не раньше?
— Нет. Тела еще теплые.
Кого же подозревать в этой резне? Как объяснить такой ужас? Вдруг я с ужасом вспомнил слова Люка: «Манон. Она захочет отомстить за себя». Люк умолял меня защитить его семью, а я не пошевелил и пальцем. Я даже и не вспомнил о его просьбе. Мой голос дрожал:
— Где Манон?
— В бегах. Ее отпустили пять часов назад.
— Черт. Я же тебя просил…
— Ты не понял: когда ты мне позвонил, она уже скрылась.
— И ты не знаешь, где она?
— Никто не знает. Вся полиция ее разыскивает.
— Зачем?