Присягнувшие Тьме

Она села на табурет напротив меня. Нас разделял только низенький столик. Я подумал: на что теперь будут жить Лора и девочки? Надо будет выяснить, какое пособие получают жены полицейских, покончивших с собой. Но сейчас был неподходящий момент для обсуждения материальных вопросов. После нескольких банальных фраз о состоянии Люка Лора заявила:

— Я устраиваю для Люка мессу.

— Что? Но ведь Люк не…

— Я не о том. Я подумала…

Она замялась. Медленно потерла ладони.

— Я хотела собрать всех его друзей. Чтобы все объединились. Чтобы это был общий порыв…

— Ты хочешь сказать — призыв к Богу?

Лора не была верующей — полная противоположность Люку. И мне не понравилась эта идея с призывом, обыкновенным сигналом SOS, направленным в Небеса. В наши дни о Боге вспоминают только по случаю знаменательных событий: крестин, женитьбы, похорон…

— Речь идет не только о религиозной стороне, — продолжала она. — Я много читала о коме. Считается, что окружение больного может сыграть положительную роль. Были случаи, когда люди выходили из комы только благодаря тому, что с ними разговаривали и окружали атмосферой любви.

— И что же?

— Я хотела бы собрать его друзей. Чтобы создать сгусток энергии, понимаешь? Силу, которую Люк мог бы почувствовать.

Прямо как в «New Age». Я сухо спросил:

— В какой церкви это будет происходить?

— Святой Бернадетты. Это в двух шагах отсюда. Люк обычно туда и ходил.

Я знал эту часовню, расположенную на проспекте Порт-де-Венсен. Что-то вроде полуподвального бункера. Сейчас ею управляла тамильская община. Несколько лет назад, когда я еще служил в Отделе по борьбе с проституцией и сутенерством, прежнем Отделе нравов, я молился там на рассвете после прочесывания кольцевых бульваров, наводненных проститутками. Я сказал:

— Глава прихода никогда на такое не согласится.

— Почему?

— После того что сделал Люк, это исключено.

Она с горечью усмехнулась:

— Опять ваши дурацкие принципы? Но ты же сам сказал: Люк еще не умер.

— Это ничего не меняет в его поступке.

— Ты хочешь сказать, что он проклят?

— Хватит! Церковь следует определенным правилам, и…

— Я только что говорила со священником, — прервала она. — Индусом. Церемония состоится послезавтра утром.

Я искал в себе хоть искру радости, но ничего не чувствовал. Я сам себе казался ригористом, ретроградом, закрытым для всего нового. Вспомнился образок Люка, защищавший его от дьявола. Лора была права: мы оба жили в Средневековье, и он, и я.

— А ты-то, — спросила она, — почему пришел сегодня?

В ее тоне слышалось недоверие. Она всегда воспринимала меня как врага или по меньшей мере как противника. Я представлял собой недоступную для нее часть жизни Люка, ту мистическую глубину, которая от нее ускользала… И конечно же его работу полицейского. По ее мнению, это и было причиной его поступка.

— Я хотел тебя кое о чем спросить.

— Конечно. Это же твоя работа.

Я наклонился к ней и сказал как можно мягче:

— Я должен понять, что было у него на уме.

Она согласно кивнула, вытащила из рукава бумажный платок и высморкалась.

— Он ничего не оставил? Может, записку? Сообщение?

— Я бы тебе сказала.

— А в Берне ты искала?

— Я ездила туда сегодня после полудня. Там ничего нет. — Она помолчала и добавила: — Вечно эти тайны. Он не хотел, чтобы кто-нибудь понял.

— Он не болел?

— Ты о чем?

— Ну не знаю. Не делал анализов, не ходил к врачу?

— Нет, ничего такого.

— А каким он был в последнее время?

— Радостным, веселым.

— Радостным?

Она исподлобья посмотрела на меня:

— Он казался сильным, был таким деятельным, возбужденным. В его жизни что-то изменилось.

— Что?

Помолчав, она выпалила:

— Мне кажется, у него была любовница.

Я чуть не упал с дивана. Люк — янсенист. Он не то чтобы выше, а скорее вне плотских удовольствий. Это все равно что заподозрить папу в том, что он украл реликвии Ватикана для перепродажи.

— И у тебя есть доказательства?

— Предчувствия. Подозрительные совпадения. — Ее взгляд стал ледяным: — Вы ведь это так называете?

— Какие же?

Она не ответила. Опустив глаза, она судорожными движениями рвала в клочки бумажный платок. В этом жесте не было горя, скорее бешенство.