Присягнувшие Тьме

— Какие именно?

— Не в курсе.

Я попробовал зайти с другой стороны:

— Кое-кто считает, что речь идет о сатанинском убийстве. Ты об этом что-то знаешь?

— Нет, о таком никогда не слышал.

— А что ты можешь сказать о монастыре?

— Монастырь Богоматери Благих дел? Он не действующий. Я хочу сказать, там больше нет ни монахов, ни монахинь. Это своего рода убежище, приют. Там отдыхают миссионеры, ищут уединения те, кто в трауре.

Я поднялся:

— Съезжу-ка я в Сартуи.

— Я с вами!

— Если хочешь быть полезным, — сказал я, — наведайся лучше в суд. Выясни, какую реакцию вызвал мой визит.

Казалось, он был разочарован. Я решил его подбодрить:

— Потом я тебе позвоню.

В заключение я показал ему фотографию Люка:

— Ты видел здесь этого человека?

— Нет. А кто это?

Можно подумать, что Люк и не появлялся в Безансоне. Я молча пошел к выходу.

— Последний вопрос, — сказал я, стоя на пороге. — Ты знаком с местными журналистами? Из Сартуи?

— Конечно. Жан-Клод Шопар из «Курье де Юра». Он занимался тем, первым делом. Даже книгу хотел написать.

— Думаешь, он мне что-нибудь скажет?

— По сравнению с ним я просто молчун!

28

— Судмедэксперт по фамилии Вальре? Никогда о таком не слышал.

Я ехал на юго-запад к кварталу Плануаз, где находится больница Жан-Менжоз, и разговаривал по мобильнику со Свендсеном. Он знал всех крупных патологоанатомов во Франции и даже в Европе. Не может быть, чтобы он не слышал о специалисте, «доке» из Парижа. Шапиро говорил еще что-то о «неприятностях». Может, в столице у Вальре была другая специальность? Судебная медицина иной раз становится прибежищем для тех, кто боится лечить живых.

— Он работает в Жан-Менжоз в Безансоне. Можешь навести справки? Думаю, у него были в свое время проблемы в Париже.

— Не иначе, трупы в шкафу?

— Очень смешно. Займешься этим? Дело срочное.

Свендсен засмеялся:

— Держи линию свободной, птенчик.

Я убрал мобильник и въехал на стоянку при больнице. Больница представляла собой мрачное бетонное здание с узкими окнами, без сомнения, построенное в пятидесятые годы. На втором этаже висели плакаты: «Нет — асфиксии!», «Даешь пособия, а не сокращения!»

Я закурил и, барабаня пальцами по рулю, отсчитывал минуты. Действовать следовало быстро: капитан Сарразен от меня так просто не отвяжется. Он не только будет следовать за мной по пятам, но и постарается предвосхитить мои действия. Может, он уже позвонил Вальре… Звонок мобильника заставил меня вздрогнуть.

— Похоже, этому типу пришлось ограничиться трупами.

Я взглянул на часы: Свендсену и шести минут не понадобилось, чтобы все разузнать.

— Прежде он был хирургом-ортопедом. Говорят, отличным, но перенес депрессию, и это отразилось на его работе. Он сделал неудачную операцию.

— Что ты хочешь этим сказать?

— У ребенка была инфекция. Во время операции Вальре задремал и повредил мышцу. Теперь мальчишка хромает.

— Как он мог заснуть?

— Он выпивал и злоупотреблял антидепрессантами. Для хирурга хуже не придумаешь…

— Ну а потом?

— Родители мальчика подали в суд. Клиника прикрыла Вальре, но ему пришлось уйти. Он переучился на судмедэксперта и обосновался в Безансоне. Развелся, сидит без денег и по-прежнему принимает таблетки. В общем, он стал патологоанатомом не по призванию. А ведь это — самое благородное из искусств, ибо оно врачует души живых и…

Я прервал его разглагольствования:

— Название клиники? Дата?

— Клиника д'Альбер. Девяносто девятый год. В Лез-Улис.

Я поблагодарил Свендсена.

— Но я жду от тебя протокол вскрытия, — потребовал он. — Я уверен, это нечто потрясающее. И потом, это в твоих же интересах, потому что Вальре наверняка ни в чем не разобрался. Для работы с мертвецами нужно призвание. Я, например…

— Я тебе перезвоню.

Я бегом пересек подъездную площадку. Плакат над входом предупреждал: «Здоровье не купишь!» Морг находился на третьем подвальном этаже. Я направился к лифтам, даже не взглянув на бастующих медсестер, рассевшихся на лестничной площадке. В подвальном этаже температура была ниже градусов на десять. В коридоре — ни души и ни одного указателя. Инстинктивно я повернул направо. Под потолком тянулись черные трубы, голые бетонные стены казались серо-зелеными. Гудела вентиляция.