Пучина боли

— Детка, нет, — вслух сказал Кардинал. — Нет…

— Но потом я думаю, как это его ранит, как он опечалится, и я не могу этого сделать. — Кэтрин трясет головой, разгоняя мрачные мысли. — И знаете что? Я никогда не стану себя убивать. Много раз я была к этому близка, но… не знаю… видимо, у меня есть какой-то внутренний стержень, и где-то в глубине души я точно знаю, что никогда этого не сделаю.

— Понимаю. — Доктор Белл откидывается на спинку кресла, так что его лицо оказывается в тени. — И вы не считаете, что это лишь из-за того, что сегодня вы в хорошем настроении?

— Нет. Это — настоящая я. То, какая я есть. На этой неделе у меня просто было предпроектное волнение. А сейчас я уже погрузилась в проект, я готова работать, и я… ну да, я нервничаю, я всегда в таких случаях переживаю, — но я хочу взяться за работу. Хочу увидеть, что из этого выйдет.

С этими последними словами, которые жгли ему сердце, Кардинал поехал в здание Коронного суда на Слейтер-стрит.

Проигрыватель для DVD перетащили в комнату для совещаний, и потом они вместе с прокурором Коронного суда Уолтером Пирсом молча сидели и смотрели на то, как перед ними разворачивалась история работы доктора Белла, — под портретом британской королевы, какой она была тридцать лет назад. Кардинал показал ему последние сеансы с тремя пациентами.

Пирс был крупный мужчина, грудь колесом; у него была бледная кожа и очень маленькие глазки, часто моргавшие от какой-то нервной болезни. Это придавало ему какой-то мягкий, кротовий вид, в свое время обманувший немало преступников, самоуверенно считавших, что они смогут выдержать перекрестный допрос с участием этого безобидного с виду создания. Главнейшим преимуществом Пирса на суде был его голос — бархатный шепот, благодаря которому даже взятые с потолка доводы казались разумными идеями, которые пришли в голову вам — и присяжным — после самых трезвых размышлений.

— Как я понимаю, эта женщина — ваша жена, — произнес он, когда Кардинал вынул последний диск из проигрывателя.

— Верно.

— Сочувствую вашей потере, детектив. Удивлен, что вы так скоро вернулись на работу. Должно быть, для вас невыносимо на это смотреть.

— Кто-то должен остановить Белла, чтобы он больше не убивал своих пациентов. — Кардинал сам слышал раскаты гнева в своем голосе. Он добавил уже потише: — Его необходимо изолировать.

Пирс наклонился к Кардиналу. За все время он не сделал ни единой пометки в большом желтом блокноте, который лежал перед ним.

— Послушайте, — прошелестел он. — Вместе мы представляли в суде много сложных дел, вы и я, — и большинство процессов мы выиграли. В значительной степени потому, что вы очень хорошо умеете подать материал и найти улики для подкрепления других улик.

— У меня есть отпечаток большого пальца Белла на…

— Дайте мне договорить. Я не могу даже в страшном сне представить себе, что вы нашли в этих записях такого, что могло бы привести к уголовному обвинению. Если бы вы были новичком в службе охраны порядка, я бы тут же снял трубку вот с этого телефона, позвонил шефу полиции Кендаллу и спросил, откуда, черт побери, он вас выкопал. Потому что здесь у вас нет даже самого отдаленного подобия дела.

— У меня есть отпечаток его большого пальца на предсмертной записке моей жены. У меня есть эксперты, которые доказали, что она написана несколько месяцев назад, еще в июле, а он не предложил госпитализацию и никому не рассказал об этой записке. — Осторожней, призвал он себя, будь спокоен и рационален.

— Даже если принять все сказанное вами всерьез, из этого может получиться дело о нарушении правил врачебной практики, гражданский иск, но никто не станет отправлять это дело в суд всего лишь на основании отпечатка пальца на записке. Во всяком случае, в моей службе — никто.

— Мы говорим не об одном случае. Вы видели его с Перри Дорном. Парень на грани самоубийства, а он все равно снова и снова поворачивает разговор на самые мучительные темы: она от тебя ушла, она тебя отвергла, ты сам разрушил свое будущее. Он просто возит его лицом по всему этому.

— Согласен с вами. Некоторые его реплики кажутся почти зловещими.

— И он все время проявляет эту фальшивую теплоту. Такой добрый, такой обеспокоенный. А потом он их зарежет.

— Едва ли, детектив.

— Эти люди чрезвычайно уязвимы. А даже когда это не так… Вот посмотрите на Кэтрин. — Кардинал набрал побольше воздуха, но не смог унять бешеный стук сердца в груди. — Она приходит на прием, она в хорошем настроении, она воодушевлена новым проектом, и что он делает? Он говорит: на прошлой неделе вы ненавидели себя и все, что вы сделали. Как по-вашему, это правильное лечение?