Таня Гроттер и пенсне Ноя

В настоящий момент малютка был занят тем, что качался в гамаке и целился то в один, то в другой угол из боевого арбалета. Кроме Клоппика, в комнате был еще Шурасик.

– Привет, Клоппик! Привет, Шурасик! – поздоровалась Таня.

– Пивет! – сказал малютка, немедленно беря ее на прицел.

Таня догадалась, что арбалет у Клоппика недавно. Скорее всего его притащил Шурасик, имевший какие-то свои виды. Во всяком случае, Шурасик зачем-то вертел в руках пеструю восточную тюбетейку, очень похожую на любимую тюбетейку одного восточного султана, известную в магическом мире как тюбетейка храбрости. С этой тюбетейкой на голове даже самый большой трус в одиночку атаковал бы легион.

– У тебя остались яды? Ты их никому еще не променял? – спросила Таня у Клоппика.

– Не-а, – сказал Клоппик. – Полно еще. Пуф!

– А где можно посмотреть?

– Да вон там! – Клоппик перестал целиться в Таню и перевел арбалет на третью снизу полку, на которой выстроились пузырьки, баночки и коробочки, подписанные на латыни. Там же висело несколько довольно безобидных с виду пучков травы.

– И что тут есть? – спросила Таня, осторожно разглядывая их, но ни к чему не прикасаясь.

– А чего тут только нет! – встрял всезнайка Шурасик. – Начнем с краю. Цианистый калий… цикута… мышьяк… Вульгарный яд! Странно, что у лопухоидов он до сих пор в моде.

– А вот этот?

Таня кивнула на красивый высокий флакон. Шурасик взглянул на латинскую этикетку:

– О, это поцелуй Тантала! Отличный средневековый яд! Никакого вкуса, никакого запаха!.. Можно добавить в еду, в питье, а можно просто обрызгать стены в кабинете. Первые полчаса ничего, ни изжоги, ни судорог, а потом раз – спазм сердечной мышцы, и готово. Отправляешься на тот свет с улыбкой на лице. Очень дорогой и сложный яд. Им травили в основном королей и герцогов. Тещ и жен травили обычно фосфорными спичками или стрихнином… Дешево и сердито. А зачем тебе яд, а? Колись!

– А зачем тебе тюбетейка, а? Колись! – в тон ему ответила Таня.

Шурасик побагровел и перестал задавать дурацкие вопросы. С флаконом в руках Таня подошла к Клоппику, который все еще радостно возился с арбалетом.

– Клоппик, ты мне этот яд дашь? Мне… э-э… ну просто хочется, чтоб он у меня был.

– Да заплосто, – сказал малютка. – Только если Кощеева будешь тлавить – не слаботает. Он бессмелтен. Лучше поплоси Талалаха набить ему молду!

– Хорошо, хорошо, попрошу. А что ты хочешь взамен? – нетерпеливо спросила Таня.

– Ничего. Я доблый! – хихикнул Клоппик, глядя на нее хитренькими глазками. – Только не подливай мне его в суп – и, считай, мы договорились.

«Вот он, подарок для Чумы-дель-Торт и… и для меня!» – подумала Таня, сжимая холодный флакон.

Глава 12

ГАЛЕРА

– Германчик, дуся! Посмотри, какой чудный корм я купила для нашей таксочки! Она его просто обожает! – радостно прощебетала тетя Нинель, возникая в кабинете бывшего депутата. В руках у нее был желтый пакет с надписью:

«КОРМ АВВА

Ваша собака просто лучится здоровьем!»

– Почему лучится? Чего они туда добавляют? – кисло поинтересовался Дурнев.

Обеспокоенная тетя Нинель выключила свет и с тревогой посмотрела на Полтора Километра. Та, к счастью, не лучилась. Мадам Дурнева успокоилась и отправилась на кухню читать книжку о модной диете доктора Аткинса. Для того чтобы лучше вникнуть в текст, каждую страницу она сопровождала хорошим куском буженины и горячей пиццей.

Дядя Герман вновь уткнулся в биржевые котировки.

Акции прыгали то вниз, то вверх, стабильных позиций было мало, и Дурнев никак не мог сообразить, куда вложить деньги, вырученные от продажи золотого унитаза и стиральной машины. Со стиральной машиной случай вообще был уникальный. Когда Халявий – или, точнее, царь Мидас – дотронулся до нее, то золотой стала не только машинка, но и находившееся в ней белье. Дурнев умилялся весь вечер, разглядывая свои драгоценные носки. Один носок он решил сбагрить в музей современного искусства, другой же оставил дома на память.

Не успел Дурнев определиться с акциями, как в дверях, точно круглый мексиканский кактус, выросла бугристая, потертая жизнью и судьбой голова Халявия. Оборотень деловито осмотрелся. В руках у него была небольшая кастрюля, которую он, точно официант, держал не то в салфетке, не то в полотенце.

– Ваша овсянка, сэр! – сказал он пискляво.

– Ненавижу овсянку! Лучше овсянки может быть только ее отсутствие! – сказал дядя Герман.