Андреевское братство

Голос его был настолько ровен и равнодушен, что я понял – уговаривать старика бессмысленно. Но и отступить уже не имел возможности.

– Зачем же вы вообще открыли? – спросил я.

– Дурацкие пережитки прошлого, как сейчас принято говорить. Подумал, вдруг действительно женщина, случайная прохожая, ранена шальной пулей. А тут вы… Опять обычная советская ложь и провокация.

Он сделал движение, чтобы шагнуть назад и захлопнуть дверь, не отводя от моего живота револьверный ствол. Он даже слегка придавил спусковой крючок, потому что изогнутый клюв курка шевельнулся и чуть приподнялся.

– Подождите. Все не совсем так, хотя вы и правы в главном. Мы не красные, не те и не другие. Я вам все объясню, но сначала помогите. Ей нужна перевязка, что-нибудь укрепляющее сердце, ну я не знаю… Положите ее где-нибудь, а я побегу искать врача. Есть же в вашем районе частнопрактикующий врач? Я вам денег дам, сколько угодно…

– Зачем мне ваши деньги? Когда я просил районного комиссара ЧК отпустить моего сына, взятого на улице заложником, он, знаете ли, не снизошел. Ну а я тоже не Христос…

Я мог бы сейчас отнять у него револьвер, даже убить, только зачем? Умножение зла, не больше. И старик по-своему совершенно прав…

Не знаю, уловил ли он мое душевное движение, но словно бы заколебался. Пробормотал что-то неразборчиво. По-моему – просто выругался.

– Вон там, видите – флигелек, – он указал стволом револьвера. – Замок там хлипкий. Сломайте его и заносите свою… даму. Если что – я ничего не знал о вас. – Еще помолчал. – Схожу посмотрю, что там у меня есть. Бинт, кажется, и йод. Не знаю…

…Людмила лежала на узком топчане, накрытом старым шерстяным одеялом, обнаженная по пояс. В углу, потрескивая, разгоралась буржуйка, старик стоял рядом и без любопытства смотрел на ее большие – в других обстоятельствах – весьма соблазнительные груди.

Я обработал края раны йодом, забинтовал как можно туже, израсходовав два больших рулона бинта. Я слышал, что, если пробито легкое, надо изолировать рану от доступа воздуха. Только, наверное, все это напрасно. Кровь из уголка рта у нее сочилась, не переставая. И пульс явно слабел. Но женщина пока оставалась в сознании.

Никаких сердечных средств, кроме настойки валерианы и ландыша, у статского советника, конечно, не оказалось, да и были ли они в это время вообще?

– Займитесь собой, – сказал наконец старик, – а я попробую найти врача. Живет тут неподалеку один, насколько я знаю, в сексотах не числится… Пока не вернусь, из флигеля не выходите. И в дом войти не пробуйте. Там только дочь, но у нее ружье, заряженное картечью. Простите, доверять вам не имею оснований…

Он с сомнением покачал головой и вышел на улицу. Я накрыл Людмилу ветхой, но чистой простыней, а сверху своим пиджаком.

– Интересный старик, да? – с трудом выталкивая слова, не только из-за раны, но и сжимающей грудь повязки, прошептала она. – А он ведь совершенно прав. Ему надо радоваться тем сильнее, чем больше нас подохнет. А он еще за врачом пошел. Но я ведь все равно умираю, да?

– Глупости. Вот придет врач…

– Да чем он мне поможет? Операцию ведь не сделает, а в больницу меня везти… побоится.

– Чего ему бояться? Скажет, что на улице раненую подобрал. А пока до ГПУ информация дойдет, мы тебя выручим. Лишь бы операцию сделали.

– Нет, не утешай меня. Так и должно было кончиться. Я сама виновата. Все-таки нужно было или отдать тебе фотопленку и отпустить подобру, или там же и застрелить. Ошибка в выборе цели. Все могло быть иначе. Я догадывалась, что ты подставка. Душа подсказывала – не связывайся. Не послушалась. Все и всегда пользовались энтузиазмом дураков. Сначала думала – дурак ты, потом поняла, что – я. А легла с тобой, потому что так захотела. Расслабилась впервые за… Не помню, год, два, больше… У нас хорошо получилось. Другие мужики здесь просто кобели. Быстрее, быстрее – и в сторону. Можно было все изменить. Не сдавать тебя, а наоборот… Бросить все и сбежать. С тобой. Ты денег хотел заработать? У меня денег много. На двоих на всю жизнь хватит. Идеи – плевать на все идеи. Я бы тебя уговорила, ведь правда?

Я кивнул. Щеки у нее разгорелись, она покашливала все чаще, и тогда лицо у нее мучительно кривилось. Похоже, скоро потеряет сознание. Язык уже заплетается.

Я намочил тряпку в ведре, положил ей на лоб. Людмила благодарно кивнула.

– Ты бы согласился. Ты меня не любишь, а я вот, кажется, да… Сама поражаюсь. Думала, давно разучилась, и надо же… Ну, в постели любовь не обязательна. Года два-три мы бы продержались. Я тебя в Торунь повезу. У меня там дом. Торунь красивый город…