23  

Она опять повернула к дому. Дом был бревенчатый, белый, он утопал в розовых кустах. На ступеньке крыльца лежал кот и внимательно за ней наблюдал. Она подошла к дому. Одно окно было открыто. В тот момент, когда она нагнулась, чтобы погладить кота, из дома донеслись какие-то звуки. Это, наверное, ее музыка, подумала Линда.

Потом резко выпрямилась и затаила дыхание.

Это была не музыка. Это был женский плач.

9

В доме залаяла собака. Линда испугалась, что ее застанут за подслушиванием, и поспешила позвонить в дверь. Дверь открыли не сразу. Генриетта удерживала за ошейник захлебывающегося лаем пса.

— Он не кусается, — сказала она. — Заходи.

Линда побаивалась незнакомых собак. Она нерешительно вошла в прихожую. Как только она переступила порог, пес тут же успокоился, словно она перешла какую-то невидимую границу, за которой можно было уже не лаять. Генриетта отпустила пса. Линда смотрела на нее — она показалась ей еще меньше и худее, чем раньше. Что говорила Анна? Что Генриетте нет еще и пятидесяти? Ее тело казалось старше этого возраста, но лицо было молодым. Пес по имени Пафос понюхал ее ноги, отошел к своей корзине и вытянулся на полу.

Линда пыталась увидеть в лице Генриетты следы слез, но ничего не заметила. Поглядела в глубь дома — никого, кроме хозяйки, не было. Генриетта перехватила ее взгляд.

— Ты ищешь Анну?

— Нет.

Генриетта засмеялась:

— Слава богу. Сначала ты звонишь, потом приезжаешь. Что случилось? Не нашлась еще Анна?

Линду застало врасплох ее прямодушие, хотя оно и облегчало ее задачу.

— Пока нет.

Генриетта пожала плечами и проводила ее в огромную комнату, появившуюся в результате сноса нескольких перегородок. Это была и гостиная, и кабинет одновременно.

— Она наверняка в Лунде. Анна взяла за привычку прятаться там время от времени. Все эти теоретические науки у медиков ужасно сложные. Анна не теоретик. В кого она такая, понятия не имею. Ни на меня, ни, тем более, на отца не похожа. Наверное, только сама на себя.

— У вас есть ее телефон в Лунде?

— Не уверена, что у нее там есть телефон. Она снимает комнату. Но у меня даже адреса ее нет.

— Странно.

Генриетта сделала удивленную мину:

— Почему странно? Анна вообще загадочная личность. Если ее доставать, она может прийти в дикую ярость. А ты не знала?

— Нет. А мобильника у нее нет?

— Она из тех немногих, кто сопротивляется этому поветрию. У меня, например, мобильник есть. Я теперь даже не понимаю, зачем мне стационарный телефон. Но Анна — нет. Ни за что не хочет.

Она замолчала, как будто ей вдруг пришла какая-то мысль. Линда еще раз огляделась. Кто-то все же плакал! До того, как Генриетта спросила, не ищет ли она тут Анну, ей даже мысль такая в голову не приходила. Конечно, это была не Анна — с чего бы ей сидеть тут у своей матери и рыдать? Я вообще никогда не видела, чтобы она плакала — она не из тех, кто плачет. Как-то в детстве она упала и сильно ушиблась. Тогда она плакала. Но это был единственный раз. Когда мы обе влюбились в Томаса, плакала я, а она злилась. Но в «дикую ярость», как сказала Генриетта, она не приходила.

Она разглядывала Генриетту, стоявшую напротив нее на отциклеванном до блеска деревянном полу. На лице ее плясал солнечный зайчик. У нее такой же четкий профиль, как и у Анны.

— Ко мне почти никто не приходит, — сказала Генриетта, как будто она только об этом и думала. — Люди меня избегают… наверное, потому, что я избегаю их. И потом, они считают меня придурочной. Им непонятно, как это человек в обществе серой собаки сидит в сконской глуши и сочиняет музыку, которую никто не желает слушать. Прибавь к этому тот факт, что я по-прежнему замужем за человеком, бросившим меня двадцать четыре года назад.

В интонациях ее сквозила горечь и тоска.

— А над чем вы сейчас работаете? — спросила она.

— Не надо притворяться. Зачем ты приехала? Ты волнуешься за Анну?

— Я взяла ее машину. Здесь рядом жил мой дед, и мне захотелось посмотреть на эти места. Экскурсия. Время стоит на месте.

— Тебе не терпится поскорее надеть полицейский мундир?

— Да.

Генриетта принесла термос с кофе и чашки.

— Мне совершенно непонятно, как молодая и красивая девушка, как ты, может сделать такой выбор — пойти служить в полицию. Мне кажется, жизнь полицейских — одна сплошная драка. Как будто какая-то часть населения сцепилась в грубой драке, а полиция вечно пытается их растащить.

  23  
×
×