Перед заморозками

Короче говоря, сидел он за стойкой в пабе в Бристоле, и кто-то нечаянно толкнул его стакан, да так, что тот опрокинулся. И обидчик — подумать только! — не попросил у него извинения! Он просто посмотрел на пролитый стакан и предложил заплатить за новый. Этого отец пережить не мог. Он вспоминал этот стакан и несостоявшееся извинение по любому поводу. Как-то мы с ним были в налоговом управлении, нужна была какая-то бумага или что-то в этом роде. И вдруг он начал рассказывать этот случай клерку в окошке! Тот, естественно, решил, что отец тронулся. В продуктовом магазине отец мог заставить всю очередь ждать, если ему приходило в голову, что молоденькой кассирше совершенно необходимо узнать эту душераздирающую историю пятидесятилетней давности. Этот чертов стакан стал буквально каким-то водоразделом в его жизни. До несостоявшегося извинения — и после. Две разные эпохи. Он словно потерял веру в человечество, когда неизвестный в пабе опрокинул его стакан и не попросил прощения. То есть этот эпизод для него был куда более унизительным и оскорбительным, чем ремень из сбруи, которым его пороли до крови! Я много раз пытался уговорить его объяснить, даже не мне, а самому себе, — почему вдруг этот стакан и неизвестный парень, забывший извиниться, сыграли такую роль в его жизни.

Он мог ни с того ни с сего начать рассказывать, что ночью он проснулся весь в холодном поту — ему приснился опрокинутый стакан, и что перед ним не извинились. Это был столп, на котором держалось все. Мне даже кажется, это событие и определило в большой степени то, что он стал тем, кем стал. Старик, сидящий в сарае и малюющий один и тот же мотив, снова и снова, до бесконечности. Он не хотел иметь ничего общего с миром, где можно запросто опрокинуть чужой стакан и не извиниться.

Даже когда мы ездили в Италию, эта заноза не давала ему покоя. Как-то мы сидели в ресторане неподалеку от виллы Боргезе. Сказочный вечер, изумительная еда, вино, отец весь размяк и начал строить глазки красивой дамочке за соседним столиком, и про сигару он не забыл… как вдруг потемнел лицом и стал рассказывать, как у него буквально земля поплыла под ногами в тот день в Бристоле. Я попытался его отвлечь, заказал граппу, но он не унимался. Опрокинутый стакан и несостоявшееся извинение. И я тоже хорош — сегодня весь день об этом думаю, словно он оставил мне эту чушь в наследство. Я не хочу такого наследства.

Он замолчал и снова налил в стакан воды.

— Вот такой он был, мой папаша. Для тебя он наверняка был кем-то другим.

— Все для всех разные, — глубокомысленно изрекла Линда.

Он отодвинул стакан и посмотрел на нее. Глаза у него оживились, усталость как будто бы прошла, словно этот пролитый бристольский стакан придал ему энергии. О чем и речь, подумала Линда, несправедливость не только оскорбляет человека, но и придает ему сил.

Она в свою очередь рассказала о разных затылках. Он внимательно слушал, и когда она закончила, даже не задал свой обычный вопрос, уверена ли она в том, что видела. Он понял по ее тону, что вопрос этот не нужен, — она была совершенно убеждена. Курт Валландер потянулся за телефоном и на память набрал номер. Первый раз номер был неправильный, но со второго раза он дозвонился до Стефана Линдмана и вкратце пересказал Линдины наблюдения. И в заключение сказал, что надо еще раз съездить к Генриетте Вестин.

— У нас нет времени на вранье, — сказал он под конец. — Ни на вранье, ни на полуправду, ни на провалы памяти.

Он положил трубку и посмотрел на нее:

— Вообще говоря, это неправильно. И даже не нужно. Но я прошу тебя поехать тоже. Если ты в состоянии.

Линда обрадовалась:

— Конечно, в состоянии.

— А как нога?

— Нормально.

Она заметила, что он ей не верит.

— А Генриетта знает, почему я там оказалась? Вряд ли объяснение Стефана ее удовлетворило.

— Мы хотим только узнать, кто это был. Можем сказать, что у нас есть свидетель. Другой, не ты.

Они спустились на улицу. Метеорологи в аэропорту оказались правы. Погода изменилась. Дождя уже не было, дул сухой и теплый ветер с юга.

— Когда выпадет снег? — спросила Линда.

Он весело посмотрел на нее:

— Завтра, думаю, еще не выпадет. Что еще тебе взбрело в голову?

— Просто я не помню, когда ему полагается выпадать. Я же родилась и выросла в этом городе. А насчет снега — не помню.

— По-разному. Когда выпадет, тогда выпадет.