Далекое эхо

На подъезде к Глазго он позвонил Элен. Автоответчик отправил его на ее мобильник. Проклиная все на свете, он свернул к обочине и вновь выслушал сообщение, запоминая номер телефона. Она ответила со второго звонка:

— Алекс? Как Линн? Что случилось?

Он был поражен. Ему всегда казалось, что Элен поглощена лишь своими собственными проблемами да еще Бриллом. То, что, несмотря на горе, она прежде всего поинтересовалась Линн и ребенком, растрогало его.

— У нас родилась дочь. — Это были великие слова, и, произнося их, он ощутил, как к горлу подкатывает комок. — Поскольку она недоношенная, ее сейчас поместили в специальную камеру. Но у нее все отлично. И она красавица.

— А как Линн?

— Страдает. Во всех смыслах. Но она — молодец. А как ты? Как себя чувствуешь?

— Не очень хорошо. Но кажется, я справляюсь.

— Послушай, я уже на пути к тебе. Где ты сейчас?

— Дом все еще считается местом преступления. Я не могу туда вернуться до завтра. Сейчас я нахожусь у подруги, у Джеки. Она живет в Мерчент-Сити. Хочешь сюда приехать?

По правде говоря, Алексу не слишком хотелось видеть женщину, с которой Элен изменяла Бриллу. Он подумал было предложить свидеться на нейтральной территории, но в данных обстоятельствах это выглядело бы бессердечным упреком.

— Расскажи, как туда проехать, — ответил он.

Найти квартиру оказалось легко. Она занимала половину второго этажа одного из преобразованных в жилой дом амбаров, пользовавшихся успехом у несемейных среднего достатка. Женщина, открывшая ему дверь, казалась полной противоположностью Элен. На ней были старые джинсы, выцветшие и порванные на коленях. Ее безрукавая футболка объявляла, что она СТОПРОЦЕНТНО ДЕВА, и обнажала мускулы, которые, на взгляд Алекса, могли бы легко выжать ее собственный вес. Под обоими бицепсами красовались узорчатые татуировки в виде кельтских браслетов. Ее короткие темные волосы были превращены гелем в острые зубцы, и взгляд, которым она одарила гостя, был столь же колючим. Темные брови сдвинулись над бледными серо-голубыми глазами, гостеприимная улыбка не заиграла на ее губах.

— Вы, должно быть, Алекс, — сказала она, и ее выговор сразу выдал, что она уроженка Глазго. — Вам лучше зайти внутрь.

Алекс проследовал за ней в мансарду, которой явно не светило попасть на страницы журналов по интерьерам. К черту стерильный модернизм. Это было жилище человека, отдающего отчет в том, что он любит и каким образом. Торцевая стена с пола до потолка представляла собой одну огромную книжную полку, бессистемно забитую книгами, видеокассетами, CD-дисками и журналами. Перед ней располагался тренажер, сбоку от которого небрежно валялись гантели. Кухонный уголок имел такой вид, какой всегда имеют помещения, где постоянно готовят, то есть исключительно неряшливый. Жилое пространство было обставлено очень удобными, но неказистыми диванами. Кофейный столик почти полностью скрывался под грудами газет и журналов. Со стены смотрели большие фотографии спортсменок, от Мартины Навратиловой до Эллен Макартур.

Элен свернулась клубочком в уголке обитой гобеленовой тканью софы, подлокотники которой свидетельствовали о наличии в доме кошки. Алекс пересек натертый до блеска пол комнаты и наклонился к невестке, которая подняла лицо для обычного формального приветственного поцелуя, когда губы не касаются кожи. У нее были заплаканные, обведенные темными кругами глаза, но самообладание, казалось, к ней вернулось.

— Спасибо, что приехал ко мне. Я это ценю, — проговорила она. — Ведь непросто оторваться от своего новорожденного ребенка.

— Я тебе уже говорил, она сейчас в камере. А Линн отдыхает от трудов. Я подумал, что принесу больше пользы здесь. Но… — он сдержанно улыбнулся Джеки, — я вижу, что о тебе хорошо заботятся.

Джеки пожала плечами, враждебное выражение так и не сошло с ее лица.

— Я свободная журналистка, так что у меня гибкий распорядок дня. Хотите выпить? Есть пиво, виски, вино.

— Лучше бы кофе.

— Кофе у нас кончился. Выпьете чаю?

«Не слишком гостеприимно», — подумал Алекс.

— С удовольствием выпью чаю. Пожалуйста, без сахара и молока. — Он уселся на краешек дивана напротив Элен. У нее был утомленный страдающий взгляд. — Как ты?

Веки ее затрепетали.

— Я стараюсь подавить в себе все чувства. Не хочу думать о Дэвиде, потому что при мысли о нем у меня начинает разрываться сердце. Я не могу поверить, что мир продолжает существовать, а его в нем нет. Но мне нужно через это пройти, не лишившись рассудка. Полиция ведет себя ужасно. Эта бледная девица, что сидела в углу прошлой ночью… Помнишь, Алекс?