Ожерелье Дриады

С котом под мышкой Дафна побрела к метро. Холодные струи дождя затекали ей за шиворот. Даф шла по лужам, ощущая ноги до колена как сплошную сырость, и ей чудилось, что неприветливый город гонит ее прочь, толкая в спину порывами холодного ветра.

«Твой выбор очень прост: или остаешься с Мефодием и становишься обычной земной девчонкой, или возвращаешься в Эдем, передав Мефа другому назначенному стражу! И то при условии, что вам удастся найти дриаду!» – вертелись у нее в голове последние слова Шмыгалки.

Глава 6

Копоть лишних слов

Ваш альбом 41-го года,

Где любовью лист каждый дрожит,

Ныне в ящике верхнем комода

Позабытый спокойно лежит.

А.Г. Тучков

– Тоска зеленая! – зевнул Меф.

Он сам не знал, почему это брякнул. Просто само брякнулось, и все.

– А почему не синяя, не красная? – спросила Даф встревоженно. Она еще надеялась перевести все в шутку.

– Потому что зеленая… Хочется чего-то, а чего, я и сам не пойму. Взять бы гранатомет и разнести все к бармалеям пыхтящим!

– Что разнести?

– Ну, город. Дома. Забегаловки эти наши. Вообще все.

– Зачем?

– Сам не знаю. Чтобы их не было. Просто так, – пожал плечами Меф.

Дафна посмотрела на него с тревогой. Меф был будто прежним, но вместе с тем и не прежним. Что-то в нем изменилось. Точно на него нашла туча, и все омрачилось. «Я ослабела, когда поранилась, и он тоже из-за меня?» – озадаченно подумала Даф.

Некоторым оправданием Мефу могло служить то, что сегодня его заставили работать в ночную смену. С дрелью и отверткой в зубах он балансировал на кривой стремянке и аккуратно сверлил кафель. Вставлял дюбеля и вкручивал короткие черные шурупы.

А началось все так.

– Ты у нас самый ловкий! – польстила Тощикова, с вечера вручая ему дрель тем торжественным жестом, каким вручают наградное оружие. – Единственный, кто способен залезть под потолок и не сломать себе шею!

– А если сломаю? – спросил Меф.

– Если сломаешь, оплатим больничный, а потом дадим тебе отпуск: двадцать четыре рабочих дня!

– А зачем сверлить?

– Рекламу какую-то ляпать будут. Начальство велело! – заявила Тощикова и ткнула пальцем почему-то не в потолок, а в пол, точно их общее начальство сидело в подвале.

Утром, когда Буслаев успешно просверлил восемь раз по две дырки, явился замотанный парень из центрального офиса и повесил на шурупы белые ламинированные картонки:

«Внимание! Настоящие пельмени только у нас! Покупая пельмени в других местах, вы поощряете пиратство! (с) „Звездный пельмень“

Меф ощутил себя глобальным гадом: дырки-то в стене сверлил он.

– Все-таки ты дурандот! – с грустью констатировала Дафна.

Ей сложно было сказать «дурак». «Дурандот» звучало нежнее. Ее голова лежала у Мефа на плече. Рядом пыхтел машинами Гоголевский бульвар. Гоголь смотрел с памятника на бесконечно скользящие автомобили и, казалось, думал: «Уверен, все эти люди едут по действительно важным и неотложным делам. Потому что если нет, то какой смысл сидеть в машине, нервничать и тратить на это время своей жизни?»

– Почему это я дурандот? А?! – заинтересовался Меф.

Среди множества негативных его черт была и одна хорошая: обидеть Мефодия можно было только выстрелом в голову. Буслаев или принимал людей такими, какие они есть, и потом уже все им прощал, или человек сразу был ему чужероден и он его сторонился.

– Разве сейчас тебе плохо? – спросила Даф.

Буслаев задумался. Солнце, лето, бульвар, голова девушки на твоем плече. Чего еще можно желать? Но все равно что-то грызло. Странное, неприятное, суетливое беспокойство, какое бывает у человека, пытающегося нагрести больше покупок, чем он может унести.

– Вроде хорошо, – сказал Меф, сожалея, что вообще затронул эту тему.

– Вот именно: вроде хорошо! Типа хорошо. А еще лучше: типа того хорошо! – горько передразнила Дафна. – Ты вроде как счастлив со мной, но вроде как в этом сомневаешься.

– Да не сомневаюсь я! – заверил ее Меф.

У него был врущий голос человека, которого грузят, но который не собирается этого признавать.

– Да ладно, – сказала Даф беспомощно. – Тебе же хуже!

– Отчего хуже?

– Ты никак не можешь понять: то, что происходит вокруг тебя сейчас, в данную конкретную минуту, – и есть самое настоящее, полное, ничем не разбавленное счастье! Здесь и сейчас!

Меф кивнул, рассеянно соглашаясь.