Ожерелье Дриады

Раздолбанный, пахнущий старыми одеялами и хлоркой из туалетов, он верно и надежно развозил по домам жителей городков и поселков, которым иначе без пересадки было не добраться. В подавляющем большинстве это были строительные рабочие либо женщины с грудными детьми, приехавшие на денек-другой в столицу навестить мужа. В поезде они размещались быстро и со знанием дела. Приятно было смотреть. Состав только-только подали, а многие уже развернули тугие рулоны матрацев и требовали у проводников белье. Одни окна не открывались, другие, напротив, никогда не закрывались. Женщины деловито забивали их матрацами.

Из-за байдарок и кучи рюкзаков у валькирий случился перевес. Проводник, маленький и решительный, как сбривший бороду гном, попытался их не пустить. Он пер животом и кричал, что такое количество барахла не влезет в вагон и он вызовет начальника поезда. Затеялся скандал.

Радулга предлагала вручить проводнику пистолет с одним патроном. Хола впихивала взятку. Таамаг заявила, что придушит проводника на месте. От опрометчивого шага ее удерживали четыре оруженосца. Качок Гелаты пыжился и играл мускулатурой.

Ильга порывалась звонить коменданту вокзала, министру путей сообщения и мэру города. Оруженосец Фулоны искал во всех карманах красную книжечку, не нашел и вспомнил, что надел не ту куртку. Фулона извлекла справочник железных дорог, в котором байдарки значились в качестве спортивного инвентаря, обязательного к провозу вне зависимости от габаритов. Ламина устранилась от проблемы и, собрав морально-нравственные шмотки, заверяла всех, что она совершенно спокойна.

Мудрее всех поступил оруженосец Бэтлы. Он дружески притянул кипящего гнома к себе, что-то ему шепнул, улыбнулся, хлопнул по плечу. Не прошло и минуты, а проводник уже вместе с ним втаскивал байдарки, давая дельные советы, как и где их приткнуть. Три минуты назад он заявлял, что понятия не имеет, что это за тюки, может, там взрывчатка какая, а теперь и сам оказался туристом-разрядником, хотя и не байдарочником, но с опытом байдарочных походов.

Хола глазам своим не верила, как переменился человек. «А ведь даже денег не брал!» – повторила она раза четыре. Ей это казалось абсолютно противоестественным.

– Что ты с ним сделал? – спросила Ильга у Алексея.

– С людьми, понимаешь, надо по-людски. Тогда они повернутся к тебе не служебной стороной, а человеческой! – объяснил оруженосец Бэтлы.

Общими усилиями байдарки кое-как растолкали по всему вагону, забрасывая их между третьими полками, чтобы проще потом было доставать.

– Считайте места! Каждый должен помнить, сколько у него мест! – с воодушевлением распоряжалась Гелата. – У нас вот два места (пауза)! Хотя нет, все-таки три (длинная пауза)! Ну самое большее, четыре… Если же и моего оболтуса посчитать, то пять.

Ильга с ужасом пробиралась по проходу, наступала на чемоданы и младенцев, пугалась падавших на нее матрацев и всем без разбору сообщала:

– Первый раз в жизни еду в плацкарте! Вы не подскажете: здесь всегда так ужасно?

– Ей кажется, что все сейчас скончаются от удивления! – шепнула Ламина Хааре.

Вокзальный динамик что-то прохрипел. Заиграла простуженная музыка, заглушаемая шумом дождя. По вагонам прошла последовательная дрожь. Поезд до Сергача дернулся. Проехал метров десять и остановился.

– Кто-то дернул стоп-кран! Пойду разберусь! – вызвалась Таамаг.

– Сиди! Без тебя разберутся! – заявила Радулга.

– Ты с кем разговариваешь? А! Со своим мордоворотом так будешь разговаривать!

– ДЕВОЧКИ! Вы идете в поход, чтобы радоваться или зачем? – строго сказала Фулона.

– Я почему-то думала: заламывать дриаду! – удивилась Радулга.

– А что, радоваться и заламывать дриаду одновременно нельзя?

Таамаг и Радулга озадаченно замолчали. Как видно, такая мысль не приходила им в голову.

Что-то заскрежетало. Поезд собрался с силами, стряхнул с себя остатки вокзальной лени, и дождливая Москва начала постепенно отползать.

Быстро смеркалось. Когда они выехали из Москвы, было уже совсем темно. Бэтла забралась коленями на столик и высунула в окно голову. Дождь здесь то ли вообще не шел, то ли успел уже закончиться. Звезд на небе было горсти две-три, и те перемежались скомканными медицинскими ватками туч, напомнившими Бэтле о прививках и сдаче анализов крови. Валькирия сонного копья поежилась. Детство у нее, как у страдающей астмой, прошло, можно сказать, в стенах поликлиники. До сих пор она вздрагивала, когда натыкалась на типичное блочное здание медицинского учреждения с цветами на окнах и кучей детских колясок у входа – здание, пахнущее стерильностью и корешками детских карт.