Мой ласковый и нежный мент

– А если не бросится? – спросила Людмила, а сама уже наводила ствол карабина на тощую собачонку, затаившуюся под низким кустом боярышника.

– Ну, давай, Людка, с богом! – перекрестился дед.

Она нажала на курок, грохнул выстрел, и не успел он отразиться от глухой стены бора, как раздался оглушительный визг и собачонка, дернувшись несколько раз, затихла. Псы, как по команде, поднялись на лапы и с оглушительным лаем набросились на погибшую подружку. Через мгновение свора превратилась в один визжаще-рычащий клубок. От него во все стороны летели клочья шерсти, снег, прошлогодние смерзшиеся листья…

Людмила перебросила карабин Банзаю и со всех ног помчалась к дереву.

– Прыгай, я тебя поймаю! – крикнула она ребенку. Но он продолжал сидеть неподвижно, сжавшись в комочек и ухватившись за ствол дерева. – Ну прыгай же, – взмолилась девушка, – сейчас собаки вернутся!

Ребенок едва заметно шевельнулся и вдруг, не вымолвив ни слова, не спрыгнул, а свалился на нее сверху. Людмила протянула руки, но удержать его не сумела, и оба упали в сугроб.

– Людка, беги! – услышала она истошный крик Банзая, оглянулась и увидела огромного вожака, присевшего в прыжке в каком-то метре от них. В последний момент она успела загородить мальчишку своим телом и одновременно выхватить из ножен висевший на поясе охотничий нож. И тут же почувствовала резкую боль в руке: очевидно, пес все-таки успел рвануть ее зубами, но нож уже вошел в грудь собаки. Она утробно рыкнула, потом отчаянно завизжала, и в то же мгновение ее тяжелое лохматое тело навалилось на них, и Людмила ощутила резкий запах псины и свежей крови.

«Господи, сейчас вся стая будет здесь!» – успела она подумать, каким-то нечеловеческим усилием сбросила с себя все еще бьющегося в агонии пса, подхватила одной рукой мальчонку и бросилась к саням. Никогда она не бегала с такой скоростью! За ее спиной ударил выстрел, послышался трехэтажный мат, потом еще один выстрел и еще более отборный мат. Дед Банзай прикрывал их отход, и весьма успешно, если судить по истошному визгу и лаю, сопровождающим каждый его выстрел.

Добежав до дороги, она толкнула мальчонку в сани и укрыла его с головой тулупом.

В этот момент собаки настигли деда у обочины, и он, яростно матерясь, принялся отбиваться от них прикладом карабина.

Людмила подхватила лежащую на дне саней узкую доску, которую дед возил с собой на случай попадания в полынью, и со всех ног бросилась к нему на помощь.

Удары палкой оказались гораздо действеннее, чем выстрелы, и псы отступили на некоторое время, но не ушли, а залегли в снегу, сторожко поглядывая в сторону противника.

И пары минут, во время которых собаки приходили в себя и наскоро зализывали боевые раны, как раз и хватило их противникам, чтобы благополучно отступить к саням.

Людмила отсекла ножом поводья – распутывать дедов узел уже не было никакой возможности – и перебросила их Банзаю. Сама же упала в сани рядом со спасенным мальчиком и закричала не своим голосом:

– Гони, дядя Федор, гони!

Но тот и без подсказки поднялся в санях во весь рост, раскрутил кнут над головой и разразился очередной порцией мата, подобного которому Людмила в жизни своей еще не слышала.

Псы с громким лаем бросились в погоню. Людмила перевернулась на живот, подтянула к себе карабин. Лошадь, хотя и перешагнула пенсионный возраст, подгоняемая руганью Банзая и лаем настигающих их псов, прибавляла и прибавляла ходу, и вскоре сани словно взлетели на высокий увал, с которого дорога резко нырнула вниз и влилась в деревенскую улицу. Псы предприняли очередную попытку обойти сани с двух сторон и перекрыть дорогу, но Людмила прицелилась, и еще один из лохматых бродяг остался лежать темным пятном на сверкающем в лунном свете снегу.

Справа и слева от них мелькнули первые избы. Людмила приподнялась на коленях и облегченно вздохнула. Их преследователи в село не вошли. Эта территория им не принадлежала. Ее подлинные хозяева, почуяв чужаков, покинули подворотни и, не отряхнув лохматые шубы от снега, устремились к окраине села, чтобы грудью встать на охрану его границ.

– Кажись, живы? – радостно рассмеялся Банзай и, натянув вожжи, умерил пыл лошаденки. И она с явным облегчением вновь затрусила рысцой по сельской улице.

– Живы, живы. – Людмила откинула тулуп с ребенка. – А ну-ка, разбойник, признавайся, как за селом оказался? – Она погладила его по голове и спросила: – Ты чей?