Темные отражения

– Этого я никогда не забуду, – твердо произнес Павел. – Но что же будет с остальными?

По знаку герцога Шайха открыл дверь, и в зал вошли Глумз, Понтий Пилат и высокий, широкоплечий мужчина с огненно-рыжей шевелюрой.

– А где же Гайно? – с тревогой спросил Павел.

– Ну вот! Меня снова перестали узнавать! – с деланной обидой произнес рыжеволосый и, повернувшись к Глумзу, добавил: – В Хайралаке мне, похоже, опять придется драться с Хорком, чтобы доказать ему, что я – это я.

– Бог ты мой, Гайно! – обнял его за плечи Павел.

Понтий Пилат тихонько толкнул Глумза локтем.

– А в форме наемников они выглядели тоже неплохо, правда?

Глумз усмехнулся в бороду.

– Гайно решил вернуться в Хайралак, – сказал он Павлу. – А я пока остаюсь в Катнаре. Буду вместе с герцогом ди Катнаром изучать теорию зеркал – вспоминать то, что пришлось забыть.

– Ох уж мне эти ваши зеркала! – насмешливо покачал головой Павел. – Разобраться невозможно, где реальный предмет, а где отражение.

– Главного глазами не увидишь, зорко одно лишь сердце, – произнес Глумз.

Павел вскинул ладонь в предупреждающем жесте.

– Как раз эту формулу вы точно позаимствовали в Реальном мире! – с демонстративной строгостью погрозил он Глумзу.

– А я и не спорю, – пожал плечами Глумз.

– Ну а что будешь делать ты? – обратился Павел к Понтию Пилату.

– Я всегда при деле, – солидно произнес Пилат.

– Я предлагал Понтию Пилату тоже остаться в Катнаре и работать проводником у нас, но, – ди Катнар развел руками, – мне его убедить не удалось.

– Всегда рад помочь, однако работа у меня своя, – сказал Пилат. – Завтра ухожу. А сегодня вечером приглашаю всех на пиво. Воблу обещал достать Чет.

Глава 39

Вовсю бурлила весна.

Блестели изумрудной зеленью молодые, клейкие, только что развернувшиеся листья. Неистово чирикали воробьи. Дети в резиновых сапожках с восторгом топали по прозрачным лужам, расплескивая вокруг себя фонтаны радужных брызг и не обращая ни малейшего внимания на сердитые окрики матерей.

Павел шел, глядя себе под ноги с застывшей на губах улыбкой.

Полчаса назад он расстался с Шайхой. Павел сделал шаг вперед, Шайха закрыл за ним дверь, и, когда он обернулся, на ее месте была стена.

Вот он и вернулся домой.

Что такое дом? Место, где я сплю. Что дальше? Что еще заключает в себе это слово?

Павел шел по знакомым улицам, видел давно и навсегда въевшиеся в память вывески и рекламные щиты, надписи на стенах, дорожные указатели, большие красные буквы «М» над входами в подземные станции метро… И все это казалось ему незнакомым, чужим!

Ему казалось, что он впервые встал после долгой, тяжелой болезни, и, пока болел, весь мир переменился.

Нет! Наоборот: изменился он сам, а мир остался таким же, каким был всегда.

Он неизменен, этот Реальный мир. Он замер, схваченный судорогой, задеревенел. Заледенел, окаменел в своей тяжеловесной реальности. Несмотря на теплое весеннее солнце, он холоден, как двухдневный труп. У него бельма красных сигналов светофоров вместо глаз и длинные гудки пустой телефонной линии вместо голоса.

Проехавшая мимо машина плюхнула колесом в лужу, обдав Павла фонтаном радужных брызг, превратившихся на белом плаще в расплывающиеся пятна серой грязи.

Павел раздраженно стиснул в кулаки спрятанные в карманы руки и вдруг весело, непринужденно рассмеялся почти в полный голос. Тепло и спокойствие разлились по его телу.

Стоит ли расстраиваться из-за подобной ерунды, если для Мира сна это всего лишь иллюзия, сон, не имеющий ничего общего с реальной жизнью.