Бои местного значения

Следом, как он понял, волокли и Власьева.

Вдруг, уже на ступеньках райотдела, пришло озарение. Как тогда, в Кронштадтской ЧК.

И вместе с ним – вернулось спокойствие и даже кураж. Только вот нога болела все сильнее и, кажется, от колена вниз трикотажные кальсоны набухали мокрым и горячим.

Глава 24

Следователь не врал Буданцеву, не «брал его на пушку», когда называл Шадрина «разоблаченным врагом народа».

Вернувшись от Сталина и пережив короткий, но бурный взрыв бешенства, смешанного с паникой, Ежов в три глотка выхлестал свой непременный стакан водки и несколько пришел в себя.

Интересной все же личностью был Николай Иванович. По-своему – феноменальной.

Совершенно необразованный, почти что малограмотный, он в течение десяти послереволюционных лет делал медленную, незначительную по тогдашним меркам карьеру. И вдруг начался стремительный, ничем разумным не объяснимый взлет. За каких-то три года из завотделом провинциального обкома партии он превратился в секретаря ЦК ВКП(б), а потом так же внезапно занял вдобавок место дотоле всесильного Ягоды.

Наркомвнудел Генрих Ягода, конечно, тоже был далеко не сахар, но все же проработал в ВЧК – ГПУ – НКВД почти полных два десятка лет и в своем деле кое-что понимал. А Ежов…

Щуплый карлик с незначительным лицом, привинтив к петлицам маршальские звезды Генерального комиссара, развернулся на славу. Что бы там ни говорили, а всего лишь за год практически уничтожить годами складывавшуюся систему госбезопасности и создать на развалинах абсолютно новую, не менее эффективную тайную полицию, пусть и иначе ориентированную, – это надо уметь!

Причем статистические данные показывают, что образовательный уровень вновь принятых сотрудников центрального аппарата вырос почти вдвое в сравнении с 1936 годом. И поставленные перед ним задачи, какими бы они ни были, возрожденный НКВД решал более чем успешно. Примитивному дураку и алкоголику (каким Ежов тоже был) сие вряд ли под силу.

Успокоившись, нарком вызвал своего первого заместителя, комкора Фриновского. Ввел его в курс дела.

– Понимаешь, Михаил, что с нами будет, если мы не отыщем этого долбаного Шестакова?

Фриновский понимал. Возможно, даже лучше, чем сам Ежов. Не впадая в панику – всю жизнь проходил по лезвию, рискуя головой едва ли не ежедневно, – задал единственный вопрос:

– А как? Соображения есть?

– Откуда им взяться? Для того и позвал. Два часа тебе времени. Пройдись по всей цепочке. Кто первый узнал, почему лично мне сразу не доложили, что сейчас делается и по чьему распоряжению? Тут ведь целое гнездо недобитков просматривается. Нас с тобой топят. И вот еще узнать бы, что за военюрист у Хозяина сидел. Наверняка он на меня настучал, паскуда! Из чьего ведомства – Ульриха, Вышинского? Все узнай и мне доложи. А я пока немного отдохну.

Через два часа, минута в минуту, Фриновский возвратился. Отследить действия связки Шадрин – Заковский труда не составило. На то в распоряжении Фриновского было целых два мощных подразделения: секретно-политический и 6-й (чекработа в органах внутренних дел) отделы.

– Нет, ну какая сволочь! – вновь разбушевался Ежов, имея в виду Заковского. – Немедленно его сюда!

Разговор получился скандальный и трудный для Ежова. Старый чекист и разведчик, Заковский знал себе цену, с первых же слов наркома все понял и перешел в контратаку.

– А меня кто-нибудь в известность ставил? Я сам все узнал, по собственным каналам. И что мне оставалось делать? Вдруг это грандиозная провокация троцкистов, гестапо, я знаю, чья еще? Контрразведка – мой участок. Руководство не в курсе, опергруппа уничтожена, непосредственный начальник, майор Шадрин, ничего не знает, начальник отделения, который и послал группу, застрелился или ему помогли, концы рубят. Я принял решение и начал действовать!

– Ты мне мозги не засерай! – кричал в ответ Ежов. – Почему не доложил немедленно? Кто нарком – ты или я? Под меня, сука, роешь! Сам узнал, сам раскрыл, сам доложил, а я в говне?! Может, и Сталину ты настучал?

– А ты на меня не ори! – расчетливо психанул и Заковский. Ему сейчас выгодно было перевести дело в план бытовой склоки. – Я в разведке с двадцатого года работаю, лучше вас обоих дело знаю. Нечего было среди своих тень на плетень наводить. Прикажи мне лично с самого начала, я бы такого облома не допустил, на работе бы его взял, тепленького.

Фриновский курил у окна, не желая ввязываться, но на ус мотал.