120  

– Замерзнешь – с кобелей своих можешь поснимать, – он указал на рядовых конвоиров.

– Не, куда там, мне тоже холодно, – и второй сявка потянулся за своей долей добычи.

– Хрен с вами, прибарахляйтесь, только этого мужика не трожьте, я ему обещал…

Шестаков отвернулся. Сцена мародерства тоже выглядела неприятно, но впрямую его не касалась.

Это были разборки внутри своеобразного мира, где роли якобы жестко распределены, но вот же, могут иногда и переходить от одних актеров к другим.

И еще он откуда-то знал, что теперь эти конвоиры, когда их найдут, отправятся на их место. «Тут правило простое: головы зэка недосчитаешься, своей головой пополнишь».

Неизвестно, как пришла на ум эта фраза, но он ее точно раньше уже слышал. Или читал.

Он ждал, что с ним в кабину сядет Власьев, однако ошибся.

– Давай ты сюда, – показал тот Косому на дверцу. – А я с парнями в кузов. Если что – постреляем…

У них действительно на всю компанию было теперь две винтовки с полсотней патронов на каждую, четыре отобранных у вохровцев «нагана», плюс власьевский, который вез в полевой сумке начкар вместе с сопроводиловкой в качестве вещественного доказательства, и еще «наган» и «вальтер» Шестакова.

Стоя у машины, нарком сказал Власьеву:

– Смотри, Александрыч. В запасе у нас час-два, вряд ли больше. До первой машины или саней, которые здесь проедут.

– Непременно. Только когда еще машина здесь появится и сколько им до города добираться? А ты куда ехать собрался?

– Как куда? Выбора нет. Обратно до Кольчугина, а там на Александров…

– Прости, Гриша, но что-то ослабел ты разумом. Утром, в самый разгар людского движения, вздумал через город ехать, где каждая собака, не считая милицию, эту машину навскидку знает? Тебе не наркомом, а золотарем бы работать. Иди лучше ты в кузов. Я попробую другим путем выбраться.

Увидел, что Шестаков насупился, подсластил пилюлю:

– Нет, я, правда, сейчас кое-что интереснее придумал. Да и с вором поговорить надо. Не обижайся, сиди у окошка, смотри, чтоб погони не было, но без крайней необходимости не стреляй.

Шестаков вдруг почувствовал, как и на флотской службе, что Власьев в критических моментах умеет быть спокойнее и как бы мудрее его.

В кабине полуторки, которую Власьев вел неторопливо, но умело, пошел другой разговор.

– Признаю, кореш, что ты с дружком – фасонные ребята. Таких побегов на рывок и я не упомню. Наверно, правду говорили про Пантелеева, что он и из Крестов умел уходить, и с Гороховой. А все ж не верится, чтобы пятнадцать лет об тебе в законе ни слуху ни духу. Не бывает так, понял…

И вдруг вновь перешел на сплошь блатную музыку и так зачастил, что Власьев успевал выхватывать лишь отдельные знакомые слова.

Ответил несколькими тщательно сконструированными фразами, тоже по фене, но исключительно царского времени и первых нэповских лет. Тут же перешел на нормальный русский язык.

– Зря стараешься, кент. Я настоящим блатным и тогда не был. Может, слышал, после революции в налетчики кто придется шел: гимназисты, бывшие попы, офицеры… «Музыку» учить незачем было и некогда. Более того, у нас, тогдашних уркаганов, природных, старорежимных воров совсем даже и не почитали, ну, разве медвежатников со стажем. А так – портяночники, одно слово.

При царе налетчиков вовсе ведь, почитай, не было.

Помолчал, будто раздумывая.

– Ладно, скажу – последние годы я совсем не в Совдепии прожил. Что я тебе, дурак, из-под третьего расстрела сбежав, здесь оставаться? В Финляндию ушел. Совсем недавно вернулся.

– Зачем? – жадно спросил вор.

– А так. Тоска по Родине заела, – откровенно заухмылялся Власьев. Давая понять, что об истинных причинах своего отъезда из Финляндии и о целях возвращения на Родину он говорить не намерен. – Да вот, видишь, нюх чуток потерял. Попался по дурочке. Но тут же взял и ушел. Подтвердил квалификацию?

Колян, похоже, впал в сомнение.

Не подстава ли, мол, и не фигарь ли (сиречь – стукач) этот, назвавший себя громким именем легендарного налетчика?

– А человечек твой, с пушкой, откуда в «воронке» взялся?

– Да легавые и посадили. Специально для тебя. А сказать по-хорошему – одолел ты своими вопросами. Ноги-руки я тебе ломать не стану, хоть и в полном праве за твою трепотню язык вырвать. Знаешь, как оно бывает? Хочешь – прямо сейчас прыгай и сваливай, приторможу из доброты душевной, хочешь – по делу говори…

  120  
×
×