Бои местного значения

– Так что же, по-вашему, делать нужно?

– А вот послушайте мой вариант… Только… Давайте оденемся, на улицу выйдем, свежим воздухом подышим. Там и поговорим.

Шестаков удивился. Зачем на улицу? Здесь вроде бы подслушивающих устройств еще не существует. Да и метель… И только потом понял, что Власьеву действительно захотелось просто прогуляться. И служебный долг, превратившийся в свойство характера. Пройтись с ружьем по окрестностям, браконьера ли выследить, порубщика леса, глухаря или зайца подстрелить на ужин, лису на продажу.

И хозяин тут же его предположение подтвердил:

– У меня там капканы поставлены, лосям и косулям сенца и веников в кормушки подбросить надо. Привыкло зверье, что я их не забываю… – В голосе Власьева прозвучала скрытая нежность к своим подопечным.

– Ну, пойдем в таком случае…

Зое егерь открыл свои кладовки и подвалы, попросил приготовить «по-настоящему хороший обед, переходящий в ужин». Отвык, мол, от женской кухни и приличного общества.

Оделись, вышли, прихватив с собой двустволку, трехлинейный карабин и «трофейный» автомат. Пока Шестаков на крыльце пристегивал к унтам широкие охотничьи лыжи с мягкими креплениями, Власьев запряг буланую смирную лошадь в розвальни, груженные брикетами сена, спустил с цепи собак, которые, коротко взлаивая, унеслись вперед, бороздя рыхлый снег.

Для прогулки момент был не самый подходящий, снег сек глаза, за ночь превратившись из крупных и рыхлых хлопьев в жесткую, как каракумский песок, крупу. Ноги даже на лыжах глубоко зарывались в сугробы. Однако стоило им зайти в распадок, под прикрытие громадных двадцатиметровых елей, распустивших лапы до самой земли, и тесно стоявших меднокорых сосен, как сразу стало почти тихо.

Снежные змеи вились вдоль опушки, далеко вверху раскачивались остроконечные треугольные вершины, окутанные вьюжной мутью, а внизу порывы ветра почти и не чувствовались. И говорить можно было, не напрягая голоса.

Они прошли по лесу километр или полтора, вышли к краю глубокой лощины, по дну которой, как помнил Шестаков, проходила летом грунтовая дорога.

Власьев присел на вывернутый давними бурями ствол дерева, указал рукой наркому место рядом. Разлапистый комель с торчащими обломками корней надежно прикрывал их и от ветра, и от человеческих взглядов – если б было кому смотреть с той стороны.

Свистнул собакам, которые успели обежать окрестности и вернулись, никого не обнаружив, ни зверя, ни человека. Они, словно исполняя устав караульной службы, устроились метрах в десяти справа и слева от края обрыва, свесив языки, но при этом настороженно поводя ушами.

– И для чего мы сюда пришли? – спросил, пряча папиросу от снега за поднятым воротником реглана, Шестаков. – Думаете, «хвост» за собой привел? Или жене моей не доверяете?

– Я, Григорий Петрович, семнадцатый год абсолютно никому и ничему не доверяю. Оттого, наверное, и жив пока что. Сейчас – то же самое. Можно допустить, что выследили вас или не выследили, а просто догадаться могли, куда вы скроетесь. Проговорились невзначай, что есть у вас такое вот приятное место отдохновения, а кому нужно – на карандашик взяли…

– Говорить – никому не говорил. Но, так если даже… Тогда ведь не спастись…

– Ну, обижаете. Вы же от своих ночных гостей избавились успешно? А зимний лес – не квартира московская. Батальон или даже роту на ваши поиски не пошлют. А если сильно настырных человек пять-десять появятся – тут до весны и останутся. – Власьев провел рукой в шерстяной перчатке по граненому казеннику винтовки. – На случай же чего – хочу вам одно место показать. Вот – смотрите.

Они перебрались на другую сторону лощины. Власьев указал на глубокую засечку, сделанную топором на стволе сосны. Похоже – довольно давно, смола заполнила ее почти вровень с корой.

– Отсюда – двести метров до следующей, вот по этому азимуту.

Через пару километров они вышли к небольшой полянке, окруженной плотно стоящими елями. Среди них притаилась крошечная избушка, по крышу утонувшая в сугробе.

– Прямо Фенимор Купер какой-то у нас получается, а не эпоха развернутого наступления социализма по всему фронту. – Шестаков сказал это со странным чувством, словно бы вполне принимая происходящее как данность.

– Само собой. Они – как бы колонизаторы в этих краях, а мы, соответственно, вольные трапперы. Давайте снег разгребать.

Внутри избушка была разделена дощатой перегородкой на совсем узкие сени – только-только повернуться да лыжи поставить – и комнату примерно три на три метра, с чугунной печкой-»буржуйкой» в углу, самодельным столом, табуретом и длинным сундуком, который одновременно был и лежанкой. Посередине стола стояла медная керосиновая лампа.