Чужак в чужой стране

— Для меня ты человек, милый. И мне твое тело кажется вполне подходящим.

— Ты грокаешь, что я имею в виду. Я не грокаю людей. Я не понимаю это множество религий. Среди моего народа…

— Твоего народа?

— Прости. Мне следовало сказать «среди марсиан», существует лишь одна религия… и это не вера, а истина. Ты знаешь ее. «Ты есть Бог».

— Да, — согласилась она. — Я грокаю… на марсианском. Но, милый мой, по-английски то же самое не скажешь. Не знаю, почему.

— Мм… На Марсе, если мы хотим что-то знать, мы спрашиваем Старших, и ответ никогда не бывает неправильным. Джил, может ли так быть, чтобы у людей не было Старших? Я имею в виду, душ? Когда мы рассоединяемся, умираем… умираем ли мы? Умираем навечно, и ничего больше не остается? И живем в невежестве оттого, что нет причин жить по-другому? Оттого, что мы уходим без возврата спустя такой короткий срок, какой марсианину требуется разве что на одно хорошее размышление? Ответь мне, Джил. Ведь ты человек.

Она улыбнулась с рассудительным спокойствием.

— Ты же сам говорил мне. Ты научил меня познавать вечность, и этого у меня теперь не отнять. Ты не можешь умереть, Майк. Ты можешь только лишь рассоединиться.

Она провела ладонями по бедрам.

— Это тело, на которое ты научил меня смотреть своими глазами… и которое ты так хорошо любишь… однажды его не станет. Но останусь я… Я есть то, что я есть! Ты есть Бог, и я есть Бог, и мы есть Бог — навеки. Не знаю точно, где я буду и вспомню ли вообще, что некогда была Джил Бодмен, которая с удовольствием выносила подкладные судна и с тем же удовольствием расхаживала нагишом под прожекторами. Я люблю это тело…

С несвойственным ему жестом нетерпения Майк заставил ее одежду исчезнуть.

— Спасибо, милый. Мне нравится это тело, и оно хорошо служит мне… и тебе… обоим нам. Но я не хочу терять его, когда в нем не будет больше нужды. Я надеюсь, что ты съешь его, когда я рассоединюсь.

— Да, я сделаю это… Если только не рассоединюсь первым.

— Не думаю, что так случится. С твоим умением контролировать его ты проживешь по крайней мере несколько веков. Если только не решишь рассоединиться раньше.

— Я могу этого захотеть. Но не сейчас. Джил, я делаю попытку за попыткой. Сколько церквей мы посетили?

— Я думаю, все, что есть в Сан-Франциско. И уже не припомню, сколько раз мы были на службах ищущих.

— Это чтобы доставить удовольствие Пат. Я не пошел бы ни на одну, не считай я, что ей надо знать — мы не отступились.

— Ей это надо. А мы не можем лгать… Ты не умеешь, а я не могу… когда речь идет о Патти.

— В действительности, — сказал он, — фостеризм — это чистый цирк. Все настолько искажено… Они идут ощупью, совсем как я, когда был артистом. Они никогда не исправят своих ошибок, потому, что это, — он поднял взглядом книгу Пат, — сущая мура!

— Да. Но Патти не замечает таких мест. Она облачена в наивность. Она Бог и ведет себя соответственно… только она не знает, что она — Бог.

— Да-да, — согласился он. — Такова наша Пат. Она поверила в это лишь тогда, когда я сказал ей… в правильных выражениях. Но, Джил, есть только три вещи, достойные внимания. Наука… а я узнал больше о том, как работает Вселенная, больше, чем все земные ученые, еще будучи в гнезде. Настолько больше, что я не могу говорить с ними даже о таком элементарном фокусе, как левитация. Я не принижаю ученых. Они делают то, что и должны. Я грокнул это полностью. Но их цели — это не то, чего ищу я. Нельзя понять пустыню, пересчитывая песчинки. Затем философия. Предполагается, что она охватывает все. Так ли? Любой философ уходит с тем же, с чем пришел. За исключением тех, кто занимается самообманом и доказывает свои предположения своими же умозаключениями. Как Кант. Как другие, что ловят собственный хвост. Поэтому ответ должен быть здесь. — Он показал на груду книг. — Только его тут нет. Фрагменты кое где истинны, но это не целое… А если истинно целое, то большую часть просят принимать на веру. Вера! Что за грязное слово! Джил, отчего ты не упомянула о нем, когда учила меня коротким словам, которые нельзя употреблять в приличной компании?

— Майк, — улыбнулась Джил, — сейчас ты пошутил.

— Я не хотел… И я не вижу в этом ничего смешного. Джил, я недостаточно хорош даже для тебя… Раньше ты часто смеялась, а я так и не научился этому. Теперь ты забыла про смех. Не я стал человеком, а ты становишься марсианином.