Чужак в чужой стране

— Пожалуй, останусь, — решил Дюк, поразмыслив.

— Тогда я умываю руки. Ты видел фильмы; я не буду толочь воду в ступе, объясняя тебе, что этот человеко-марсианин может быть опасен.

Дюк кивнул.

— Я не так глуп, как ты думаешь, Джубал. Но я не позволю Майку выжить меня отсюда. — Он помолчал. — Ты сказал, что Майк опасен. Что ж, я не собираюсь дразнить его. А капелька риска мне всегда нравилась.

— Хм… Черт, ты все еще недооцениваешь его, Дюк. Если ты испытываешь к нему дружеские чувства, лучшее, что ты можешь сделать, это предложить ему стакан воды… стать его водным братом.

— Я… я подумаю.

— Но, Дюк, все должно быть без обмана. Если Майк примет твое предложение, он будет совершенно серьезен. Он будет полностью доверять тебе, поэтому не делай этого, если не готов доверяться ему и всегда стоять за него, как бы круто, все ни повернулось. Либо так, либо никак.

— Я понимаю. Поэтому и сказал, что подумаю.

— О'кей. Только не загружай свой мозг надолго. Я с минуты на минуту ожидаю плохих вестей.

Глава 14

В Лапуте, если верить Лемюэлю Гулливеру, ни одна мало-мальски важная персона не могла ни говорить, ни слушать без помощи «клайменоле», или хлопальщика; обязанностью этого слуги было похлопывать по губам или ушам своего хозяина надутым бычьим пузырем всякий раз, когда, по мнению слуги, его хозяину следовало говорить или слушать. Без содействия хлопальщика было невозможно разговаривать ни с одним лапутянином из правящего класса.

На Марсе такая система была неизвестна. Старшим хлопальщики были нужны меньше, чем змее ботинки. Соединенные марсиане могли бы прибегать к услугам хлопальщиков, но не прибегали: эта идея была чужда их образу жизни.

Марсианин, нуждающийся в нескольких минутах или годах размышлений, имел на них полное право; если друг желал поговорить с ним, он должен был ждать. Имея в запасе вечность, нет никакого резона торопиться. «Торопиться»… такого понятия на Марсе вообще не было. Скорость, быстрота, одновременность, ускорение и другие абстрактные частности вечности были частью марсианской математики, но не марсианских эмоций.

И наоборот, неудержимо мчащийся поток человеческого бытия порождался вовсе не острой нехваткой времени, а неистовым зудом человеческой двуполости.

На планете Земля система хлопальщиков развивалась медленно. Было время, когда каждый земной властитель вершил публичный суд и любой простолюдин мог предстать перед ним без посредника. Следы этого обычая можно было проследить даже после того, как короли стали редкостью. Англичанин мог войти в спальню своей королевы (хотя никогда этого не делал), а наиболее сообразительные общественные деятели оставляли двери открытыми для всех посетителей чуть ли не до конца двадцатого столетия. Остатки этого принципа просматриваются в первой и девятой поправках Конституции Соединенных Штатов, потесненной впоследствии Кодексом Мировой Федерации.

Ко времени возвращения «Победителя» с Марса принцип доступности властителя был фактически мертв независимо от номинальной формы правления, и значимость того или иного человека, провозглашаемая адвокатами хлопальщиков, отрезала его от черни. Эти люди были известны под именами исполняющих поручения, личных секретарей, секретарей по связям с прессой, секретарей в приемной, встречающих и тому подобное — но все они были «хлопальщиками», поскольку каждый мог наложить вето на общение хозяина с внешним миром.

Эти тенета, опутавшие высших чиновников, привели к появлению лиц, не занимавших высокой должности, но имеющих возможность хлопать Большого Человека без посредства официального хлопальщика, пользуясь каким-нибудь общественным событием, черным ходом или не включенным в справочник телефоном. Эти именовались так: «Партнеры по гольфу», «кухонный кабинет»^[16], «лоббисты», «старые деятели» и так далее. Они плели свои тенета, пока достичь их не становилось так же трудно, как и самого Большого Человека, а неофициальные лица помельче вылезали на свет и образовывали вокруг них новые кольца хлопальщиков. Вокруг наиважнейшей персоны неофициальных лиц толпилось не меньше, чем официальных вокруг просто важной.

Доктор Джубал Харшоу, шут-профессионал, ниспровергатель-любитель и тунеядец по призванию, относился к спешке почти по-марсиански. Зная, что отпущенное ему судьбой время более чем коротко, он намеревался прожить каждый драгоценный миг словно вечность — без страха, без надежды и как подобает сибариту. Для подобного конца ему требовалось нечто большее, чем бочка Диогена, но меньше, чем дворец удовольствий Кубла-Хана. Его скромные владения включали в себя несколько акров земли, защищенных от непрошенных гостей электрифицированной изгородью, и дом из четырнадцати комнат со всякими новомодными удобствами, включая сменных секретарш. Содержа свое строгое гнездо, он старался прилагать к этому по возможности меньше усилий и получать как можно больше выгод, ибо быть богатым легче, чем бедным. Харшоу желал жить в праздной роскоши и делать лишь то, что хотелось Харшоу.

---

16 Неофициальные советники главы правительства.