Одиссей покидает Итаку

А бой продолжался, и дирижабли продолжали падать.

– Ребята, может, хватит? – вмешался в разговор друзей Новиков. – Там люди гибнут, а вы разболтались, как патриции в цирке.

– Замолчать недолго, а кому от этого легче будет? Если мы военные советники, так понять же надо, что и как. А если ты себя зрителем считаешь, то конечно… – огрызнулся Шульгин.

– Чем они их сбивают? – пресек назревающую ссору Берестин. – Радиацией, пучком электронов, инфразвуком?

– Ничего мы тут не поймем и не вычислим так, умозрительно. А вот на практике, боюсь, сейчас выясним, – сообщил Берестин и показал рукой направо.

Из-за края плато, не далее чем в километре, появились плоские, тускло отсвечивающие прямоугольники. Фиолетовые стекла «Цейсса» приблизили и сузили пейзаж, в котором чужеродным элементом возникла большая, машин в двадцать, группа бронеходов. На одинаковых интервалах и с одинаковой скоростью они наползали, словно исполинским бреднем захватывая часть гряды с позицией землян в центре. Их медленное, как бы мертвое движение, оттого что ничего в них не перемещалось – ни колеса, ни гусеницы, ни ноги, – порождало не ужас, а безнадежную тоску.

– Вот и прихватили нас, гады, – сказал, кусая губы, Шульгин.

– Скорость у них примерно пятнадцать, через пять минут здесь будут, – прикинул Новиков. – Смываемся?

– Обожди… – сквозь зубы ответил Берестин, стискивая пальцами бинокль. – Все вниз, – коротко скомандовал он. – Сашка к прицелу, Андрей – заряжай. Заряд основной, бронебойным, прицел двадцать, смещение ноль…

– Воронцов рассказывал, у них командира лодки за грехи буксиром командовать назначили. Так он увидал в небе израильские «фантомы», скомандовал: «Срочное погружение!» – и с мостика по трапу в машинное шарахнул. – Шульгин со смешком полез в свой люк. Новиков внезапно почувствовал облегчение. После прощального разговора с Воронцовым он впал в некоторую депрессию. Да еще и Альба разбередила душу разговорами на моральные темы. Но раз так получилось: Берестин с Шульгиным готовы драться – быть по сему. Снова состояние необходимой обороны. Он еще успел удивиться – перед кем он оправдывается? Неужто перед Альбой с ее наивной верой в него, в человека славного и героического двадцатого века? Как там у Когана: «…мальчики иных веков, наверно, будут плакать ночью о времени большевиков». И написал-то эти стихи юный идеалист году как бы не в тридцать восьмом. Причем почти угадал, что будут плакать. Не угадал только отчего.

Он захлопнул за собой крышку люка.

…А и страшно же было Берестину, хотя со стороны никто ничего не замечал. Ведь выползает на тебя порождение неведомого разума, четвертого по счету за последние полгода, и внутри железных гробов – нелюдь, а может, и нежить. Красное, в хитиновой броне, глаза на стебельках, двигает пупырчатыми клешнями рычаги управления и смотрит в его сторону нечеловеческим взглядом. «И пахнет укропом», – добавил бы Сашка», – подумал он и чуть не рассмеялся истерически.

Чтобы не дать страху власти над собой, Берестин целиком погрузился в работу – осторожными оборотами маховичков сводил воедино сдвоенное изображение бронехода в растровом кольце, подгонял белый светящийся уголок к середине лобового листа крайней в ряду машины.

– Сашка, не мешай, давай к рычагам, заводи, – толкнул он локтем Шульгина, который все старался оттереть его от прицела, мечтая самому сделать первый выстрел в межзвездной войне, тогда как ему вновь предлагалась роль извозчика.

– Счет гонишь? И кот твой, и дирижабль, теперь бронеход…

– Кому сказано! – Теперь уже Новиков, выругавшись, сильно поддал Шульгину в спину. – Заводи и сразу втыкай заднюю, сцепление выжми и жди.

– Учи ученого, – огрызнулся Шульгин и полез вперед.

Все установки на месте, в казеннике замерла тяжелая чушка тридцатикилограммового снаряда, носок сапога на электроспуске. Словно мстя всем сразу пришельцам на свете и за себя, и за Ирину, и за здешних пилотов дирижаблей, погибающих в бессмысленной неравной схватке, Берестин нажал педаль.

С лязгом пронесся мимо плеча угловатый казенник, загудела броня, как под ударом гидравлического молота, из открывшегося затвора выкатилось сизое облако дыма и исчезло, всосанное электорами.

Чиркнул в просветленных линзах белый огонь трассера, и грязно-пятнистый ящик лопнул вдоль, уткнулся развороченными лобовыми листами в землю и застыл. Остальные продолжали свое медленное движение.