Одиссей покидает Итаку

Как радушный хозяин, Сталин представил друг другу Маркова и Рычагова.

Рычагов был сейчас не то чтобы мрачен, а подавлен и угнетен. Глаза у него прятались под полуопущенными веками, и рукопожатие вышло вялое, он смотрел мимо Берестина и мимо Сталина, словно видел где-то в углу кабинета свой настоящий конец, а в инсценировку, что разыгрывалась сейчас, не верил. «Зачем все это? Не мучили бы уж…» – нечто подобное прочитал Берестин в его взгляде, и словно холодок пробежал между лопаток.

Новиков тоже ощутил ужас, мелькнувший по комнате, как крыло гигантской ночной бабочки, и решил разрядить обстановку.

– Товарищ Берия, – обратился Сталин к Берестину, словно приглашая его включиться в разговор, который вели здесь до него, – товарищ Берия (при этом имени Рычагов вздрогнул) несколько погорячился. Неправильно оценил слова и поступки товарища Рычагова и, не посоветовавшись с Политбюро, задержал его. А у нас, к сожалению, не нашлось времени спросить: а куда это вдруг пропал товарищ Рычагов? А когда узнали куда, недопустимо долго не могли выяснить, кто прав: товарищ Берия или…

Он взглянул на Рычагова, смущенно развел руками. Так уж, мол, получилось…

Берестин попробовал поставить себя на место Павла – Паши, как звал его за глаза весь воздушный флот. Как он это воспринимает? Как извинение или как продолжение дьявольской игры? И что ждет от будущего? Не сломался ли насовсем, как многие из тех, кто побывал в гостях у Николая Ивановича и Лаврентия Павловича? Не должен бы… Нервы у него молодые, летчик-истребитель, сидел недолго, да и сел как раз из-за сильного характера. Правда, если он верил в Сталина – как в бога, а потом понял, что богом прикидывался дьявол, тогда случай тяжелый.

Единственный, наверное, из выдвиженцев тех лет, он воспринял свой взлет так, как и следовало. Не скрывал, что многого еще не знает, и не стеснялся учиться всему, чему надо. И одновременно поведением своим и словами напоминал каждому: меня назначили на этот пост, я – главком и буду говорить и делать то, что считаю нужным. Так и поступал.

Вот и рубил с трибуны на всесоюзном совещании высшего комсостава РККА в декабре сорокового года, что завоевание господства в воздухе в грядущей войне – под большим вопросом, оттого, мол, и оттого, а за этими «оттого» – и неправильное определение приоритетов в авиапромышленности, и неправильная установка в подготовке личного состава, и технический авантюризм некоторых КБ, и ни в какие ворота не лезущая передача контроля за строительством аэродромов НКВД, и т. д. и т. п. Такое мало кому прощалось даже в келейных разговорах, а тут – с высокой трибуны! Через три месяца с небольшим генерал-лейтенант Рычагов после резкого, на грани крика разговора по ВЧ с Берией о том, что девяносто процентов аэродромов прифронтовой зоны запланированы под одновременную реконструкцию, самолеты стоят сотнями, крыло к крылу, и им неоткуда взлетать, заявил, что прямо из Минска он идет на доклад к Сталину. И… никуда больше не пришел, кроме отдельной камеры Лубянской внутренней тюрьмы, где с ним раз в неделю беседовал лично Берия, а в промежутках – его ближайшие помощники.

Сталин вдруг изменил тон. Теперь чувствовался только Новиков.

– Значит, Павел Васильевич, что было – забудем. Разбираться некогда. И не с кем. На Кавказе говорят: кто бежал – бежал, кто убит – убит. Война рядом. На вашем посту сейчас другой человек. Вновь переигрывать – нецелесообразно. Чтобы вы могли проявить себя в деле, поедете в Минск командовать авиацией округа. Вот ваш прямой начальник, командующий округом. Надеюсь – сработаетесь. Взгляды у вас совпадающие. Если будет острая необходимость – звоните лично мне. Но, думаю, и с товарищем Марковым все решите. Нынешнего начальника ВВС округа используйте по своему усмотрению.

Рычагов поднял голову.

– А кто сейчас на моем месте?

– Ваш бывший заместитель.

– А, Жигарев… Наверное, справится.

– Вам надо отдохнуть, Павел Васильевич. Вам есть куда поехать сейчас?

– Не знаю…

– Товарищ Сталин, – вступил в разговор Берестин. – Пусть генерала отвезут в мой номер, доставят ему свежую форму, ордена и прочее, он придет в себя, а потом мы все решим.

– Согласны, товарищ Рычагов?

– Как прикажете…

– Вот так и прикажем. Езжайте, все будет сделано. Закажите обед в номер, сами никуда не ходите, можете выпить, но не слишком, и ждите своего командующего.

Когда Рычагов ушел в сопровождении старшего политрука – но не из НКВД, а армейского (Новиков все же осуществил в Кремле смену караулов), Андрей уже ходил по кабинету, потом сел напротив Берестина.