Одиссей покидает Итаку

– Я, ваше превосходительство, самым натуральным образом. Ты лучше налей мне что-нибудь от генеральских щедрот, я ведь и не пивши и не жрамши цельную, почитай, неделю. Зато войну повидал. Лично. Очень рекомендую. Это вам не по картам стратегии разводить. Генералы…

Воронцов выпил сто граммов, строго по норме, закусил кружочком сухой колбасы. С отвращением посмотрел на свои грязные руки.

– Помыться бы. И покурить чего… У нас и махорки не было. Там мои ребята на улице, распорядись. Красиво мы по тылам погуляли. К орденам бы их, пока ты еще здесь главный.

– Все сделаем. Только ты скажи, что случилось? Почему в таком виде? Тебя Антон прислал или вы с Олегом сами?

– Что ты засуетился? – Глаза у Воронцова заблестели. От выпитой водки и оттого, что он наконец добрался до цели, настроение у него стало дурашливое, его забавляла растерянность и нетерпение Берестина. – Веди себя по-генеральски. Как начал: строгость взора, металл в голосе. Тебе идет. Ну – все, все… Кончено. Еще стопарь – и хватит.

– Не развезет тебя с голодухи? Я сейчас распоряжусь – обед принесут.

– Распорядись обязательно. И лучше сразу два обеда. Тогда и поговорим по делу. Как в русских сказках – напои, накорми, а потом расспрашивай.

Глава 3

Они въехали в Москву пронзительно солнечным и холодным сентябрьским утром.

Колонна машин, возглавляемая пятнистым закамуфлированным «ЗИСом», по Можайскому шоссе и Большой Дорогомиловской вывернули через Смоленскую площадь к Арбату. Теперь уже Воронцов, как недавно Берестин, жадно, не отрываясь, всматривался в мелькающую за открытыми окнами московскую жизнь. Что ни говори, а только здесь по-настоящему ощущается невероятность происходящего. На фронте все иначе, фронт, он и есть фронт. А видеть наяву то, что видел недавно лишь на старых фотографиях, в кадрах кинохроники или снятых в жанре «бюрократического романтизма» художественных фильмах вроде «Светлого пути» – совсем другое дело.

А Берестина кольнула в сердце на углу Староконюшенного, где и началась вся эта «космическая опера» его встречей с Ириной. Не зря он тогда ощутил какое-то потустороннее дуновение неведомой опасности, увидев молодую стройную женщину в черном кожаном плаще.

Алексей невольно усмехнулся, вспомнив свое тогдашнее сожаление, что не для него уже свидания с загадочными красавицами и что жизнь почти прошла, не оставив надежд на какие-то неожиданности и яркие впечатления.

– Смотри, – прервал его воспоминания Воронцов, – и не скажешь, что фронтовой город.

– А ты ждал, будет как шестнадцатого октября?

– Нет, но все же…

– Так и должно быть. Фронт далеко, сводки спокойные, бомбежек не было, ополченцев не призывают… Мужчин, конечно, поменьше, а так все в порядке. Кое в чем даже лучше. Страху меньше, по ночам не арестовывают, десятки тысяч из лагерей вернулись, наш великий друг в регулярных выступлениях обещает народу близкое и светлое будущее, кино бесплатно крутят, рестораны работают до утра… – Берестин невольно заговорил с нотками человека, имеющего основание гордиться своей причастностью ко всем названным преимуществам нынешней московской жизни над довоенной.

Впереди блеснули купола кремлевских соборов, и Воронцов, невольно напрягшись, вернулся к теме, которая его волновала гораздо больше, чем бытовые подробности.

– Как хочешь, а опасаюсь я… Меня как учили – самым сложным моментом десантной операции является обратная амбаркация, сиречь возвращение войск на корабли с вражеского берега… Вас-то я отправлю, а сам останусь с глазу на глаз с натуральным Иосифом Виссарионычем. Что, ежели его ранее угнетенная личность развернется, как пружина из пулеметного магазина? Помнишь, как оно бывает?

– Чего ж не помнить? Сколько мои солдатики пальцев поотбивали, а один как-то чуть без глаз не остался… – кивнул Берестин.

– Вот именно. У вас, конечно, на Валгалле тоже свои

проблемы возникнут, но там хоть на ребят надежда, они вроде все продумали, а я выкручиваться должен…

– Выкрутишься, – Берестин не выразил готовности разделить тревоги Воронцова. Его больше занимали государственные заботы. – Хоть и понимаю я, что нас дальнейшее вроде и касаться не должно, может, и вообще ничего после нас не будет, а обидно, что Сталин все на круги свои вернет. Сумеет Марков запомнить и сделать как намечено? Или история все-таки необратима и не имеет альтернатив?