Одиссей покидает Итаку

Накануне он попросил Наташу:

– Ты скажи им… Пусть, если можно, бронирование заменят. Титановую поставят или хромоникелевую, я не спец, чтобы хотя бы крупнокалиберную пулю выдержал, а то же его из винтовки прострелить можно. Для их же пользы, между прочим. За себя я не боюсь, не думай, мог бы и на мотоцикле сбегать… – Он не удержался, чтобы не отвести от себя возможное подозрение в трусости. Тоже своего рода офицерский гонор. – И движок желательно помощнее, мерседесовский, например, сил на двести. С его родным полстасильным далеко не уедешь, приличный дождь пойдет – и привет…

– Разумеется, Дим, – заверила его Наташа, – все, что нужно, они сделают.

Словно оттягивая время, Воронцов снова вернулся в Замок и вызвал Наташу. Она появилась на экране сонная, в наброшенном на плечи пеньюаре.

«Вот сволочи», – подумал он про авторов этой мизансцены и спросил:

– Ну, как у меня вид, подходяще? – Расправил под ремнем гимнастерку, самую по тем временам модную, из тонкого коверкота с легким красноватым отливом, с двумя рубиновыми ромбами на петлицах и звездами на рукавах. На груди два ордена Красного Знамени, монгольская «Полярная звезда», медаль «ХХ лет РККА» и значок за Халхин-Гол. Дело не в честолюбии, если нужно, он мог бы надеть форму и рядового, просто в роли дивизионного комиссара из центра, облеченного неограниченными полномочиями, он обеспечивал себе полную свободу действий.

– Как в кино, – сказала Наташа, и ему показалось, что говорила она искренне и от себя, а не по поручению пришельцев.

– Так я пошел. Не скучай тут…

– Ты там поосторожней, Дим, – попросила она.

– Как-нибудь… Кое-чему меня тоже учили. Восемь лет подряд. А ты повторяй про себя стихи Симонова. Те самые. А я отбыл… – Щелкнул каблуками, поднес руку к козырьку и вышел.

Глава 7

…Пронизанный отвесными лучами солнца лес, густой запах сосновой смолы, хвои, цветущих трав, заброшенная грунтовая дорога, по которой, похоже, давно никто не проезжал, – все создавало ощущение ленивого, дремотного покоя, и Воронцов на какое-то время этому ощущению поддался.

Поэтому, когда из-за вершин мачтовых сосен вдруг беззвучно выметнулись и пошли на бреющем полете вдоль просеки два желтых, с черными консолями крыльев и коками винтов «мессершмитта», он на мгновение замешкался, и лишь строчка пылевых фонтанчиков, косо резанувшая дорогу в нескольких шагах, заставила его броситься на песок и откатиться к обочине, в колючие заросли кустарника.

Ударил по ушам сдвоенный грохот моторов, сквозь который едва слышен был пулеметный треск, и пара исчезла, словно ее и не было. Воронцов полежал еще секунд десять, вывернув голову и глядя в зияющее небо. Немцы не возвращались. Да и не нужен он им – одинокий, едва различимый с высоты человечек в зеленой форме. Так, для забавы нажали на спуск, не пожалели десятка патронов и полетели дальше по своим фашистским делам. Чего-чего, а целей им сейчас хватает. Не в воздухе, где практически нет русской авиации, а именно на земле.

Он поднялся, отряхивая бриджи и гимнастерку, выругался сквозь зубы, зябко передернул плечами. Пройди он еще метра три – и лежал бы сейчас, изорванный пулями, на всеми забытой дороге, на быстро впитывающем кровь песке, и вся его эпопея на том и закончилась бы…

Впрочем, у него еще все впереди.

Воронцов отошел чуть в сторону, где под низко нависшими ветвями стоял его броневичок с открытой дверцей, сел на подножку, закурил длинную, еще довоенную папиросу «Северная пальмира».

– Ладно, не вибрируй, – сказал он сам себе вслух. – Всего и делов-то, сутки-другие продержаться. Так что покурим – и вперед. Но отпуск, конечно, получается своеобразный… А начинался совершенно банально…

Воронцов вдруг насторожился. С дороги послышались голоса. Он встал и потянул с сиденья автомат.

…Утром этого дня 14 немецких моторизованных дивизий нанесли внезапный удар по измотанным в предыдущих, не прекращающихся от самой границы боях войскам Юго-Западного фронта, прорвали оборону южнее Новоград-Волынского и устремились вперед по расходящимся направлениям, отрезая от основных войск фронта несколько наших корпусов.

Наступали немцы сравнительно узкими клиньями, и тот район, где высадился Воронцов, оказался своего рода ничейной зоной. Наши части, разрозненные и потерявшие управление, начали отход, пытаясь прорваться из окружения, кто к Коростеньскому укрепрайону, а кто – на Киев.