Неразлучные

— Кэтрин Хини, мы считаем, что лучшей подруги для нашей Трейси на всем белом свете не сыщешь, — торжественно провозгласил Монтгомери. Ему нравилось обращаться к людям по имени и фамилии.

— Да, Трейси моя лучшая подруга, и она не заслуживает того, чтобы с ней поступали по-хамски, как этот тип.

— Безусловно, — поддержала ее Эллен. — Но, боюсь, у нас возникли новые проблемы.

— Какие? — сразу насторожилась Кэтрин.

Эллен открыла дверцу шкафчика, и, вытащив оттуда номер «Нью-Йорк пост», показала его Кэтрин:

— Здесь напечатано ее имя. А вдобавок его назвали по телевизору. Нам уже звонили несколько журналистов с требованием комментариев. Мы сказали им правду — что Трейси еще спит.

У Кэтрин отвисла челюсть:

— Это именно то, чего она больше всего боялась!

— Мы знаем, — горестно вздохнули супруги Тимбер.

Кэтрин сделала глубокий вдох, затем еще один. Наконец она собралась с мыслями и сказала:

— Мистер и миссис Тимбер, мы четверо знаем друг друга уже двенадцать лет. За это время мы вместе прошли огонь, воду и медные трубы. Я считаю своим долгом сообщить ей эту неприятную новость вместо вас. Мы найдем способ изложить ей это в такой форме, чтобы максимально облегчить ее страдания. Так что не беспокойтесь. Все будет в порядке.

Эллен не выдержала и крепко обняла Кэтрин. Они вместе поставили на поднос кофейник, до краев наполненный свежим ароматным яванским кофе, четыре кружки, молочник, сахарницу и ее любимые французские рогалики, за которыми заботливый папаша сегодня с утра уже сгонял в булочную.

Кэтрин решительно взялась обеими руками за поднос; под мышкой у нее был зажат номер «Нью-Йорк пост».

— Трейси уже большая девочка, — объявила она, направляясь в комнату. — Она справится.

— Ведь она из рода Тимберов! — крикнул Монтгомери ей вдогонку.

Две минуты спустя дом огласил душераздирающий вопль.

— Подонок! Я его по судам затаскаю! — визжала «большая девочка».

Родители Трейси молча переглянулись.

— Это наша дочь, — вздохнул Монтгомери.

Эллен кивнула:

— Еще кофе, дорогой?

49

Большая комната в доме родителей Риган в Саммите, в Нью-Джерси, была продолжением просторной открытой кухни. Нора и Люк, удобно устроившись на мягком диване, неторопливо листали воскресные газеты. Они только что посмотрели шоу с участием Риган, а затем включили свою любимую радиостанцию классической музыки.

Они знали, что Риган обязательно позвонит им, как только сможет.

— Знаешь, мне и в голову не приходило, что воскресное утро накануне свадьбы нашей дочери мы проведем именно так, — призналась Нора. — Будем смотреть, как она с экрана телевизора рассказывает о своем украденном платье.

Люк улыбнулся:

— Неужели ты до сих пор не поняла, что от нашей дочери можно всего ожидать? — Он наклонился и, протянув руку к кофейному столику, отломил кусочек мякиша от булочки, оставшейся от завтрака.

— Думаю, ты прав.

Их разговор прервал телефонный звонок. Когда Нора ответила, трубку повесили.

— Вероятно, ошиблись номером, — сказала она, пожимая плечами.

— Вчера уже был один странный звонок, — сказал Люк. — Кто-то позвонил и долго выспрашивал меня о точном времени и дате церемонии бракосочетания. Якобы готовится какой-то особенный подарок. Сказать по правде, меня это очень насторожило.

Снова зазвонил телефон. Нора взглянула на определитель номера.

— Номер не определяется, — сказала она.

Люк выхватил у нее трубку:

— Алло!

— Мистер Рейли?

— Кто это?

— Это Джорджи, руководитель джаз-бэнда, который должен был играть на свадьбе вашей дочери в следующую субботу.

— Должен был? — насторожился Люк.

— Мне очень, очень жаль. Такая неприятная история…

— Неприятная история? — удивленно переспросил Люк. — Что вы имеете в виду?

— Вчера вечером мы играли на свадьбе, как вдруг слово за слово… В общем, завязалась драка. Гости возбудились и переколотили всю нашу аппаратуру. Так что теперь практически все придется выбросить на свалку. Вы бы видели мою гитару! Ее просто расплющили! Одному из наших ребят сломали кисть, а другого упекли за решетку за то, что он одному типу по морде засветил. Главное, я миллион раз говорил ему, чтобы он посоветовался с психологом по поводу того, как контролировать свои эмоции, а не давать воли кулакам.