Нянька для олигарха

— Нам не простят эти проколы, Александр Ефимович, — сказал устало Стечкин и принялся набивать трубку табаком, но, справившись с ней, отложил ее в сторону, и стал загибать пальцы. — Гляди, первое, переговоры с прокурором и начальником РОВД в Коржавино проиграли в сухую, второе, на комбинат зайти не сумели. Сплошные скандалы, словно рок какой-то. Третье, охрану, почти сто человек, закрыли в СИЗО, виданное ли дело. Четвертое, журналистов не просто проворонили, а устроили им шоу-балет на чистом воздухе. Пятое, авария с лесовозом никакого эффекта не принесла, разве что журналистам подкинули новые доказательства против нас. Шестое, хлопнуть Зарецкого не сумели. Скажи, что тебе цифра «шесть» напоминает?

Карасев молчал.

— А я скажу! Петлю она мне напоминает! На твою и мою шею! — Стечкин вскочил на ноги и нервно заходил по кабинету. — И Зурабов как раз везет нам веревку, кусок мыла, да крюк в придачу. А табуреточка у нас уже есть! Та самая, что выбьют у нас из-под ног. И мы сами ее сколотили. Я потому, что поверил в твои таланты душить противника, ты — потому что спокойно отпустил эту бабу. Видите ли, ретивое взыграло! Светлые чувства, бля! — Он вдруг резко остановился и без перехода спросил: — Что с завербованным вами человеком?

— Ее арестовали! Но она конкретно ничего не знает, и когда ей показали труп Сиплова, она признала в нем Пряхина. Честно сказать, она даже не в курсе, по какой причине ее попросили открыть окно. Она очень много задолжала своему бывшему сутенеру Сухостою, на этом ее мои люди и подловили.

— Эта девка — жена Меньшикова?

— Сожительница, — ответил Карасев, — но Шведов сообщил, что между ними пробежала черная кошка. И эта черная кошка, кажется, моя бывшая супруга.

— Это не черная кошка, Карасев, это пантера.

— В милиции ее звали Багирой.

— А я о чем говорю? — удивился Стечкин. — Мистика какая-то! Сглаз! С ее появлением, у нас все рушится. Сколько она референтом у Зарецкого? Меньше недели? А сколько дел натворила. Скажи, чем она тебя взяла? Почему ты ей доверился?

— Я ей не доверился. Автобусы подогнали гораздо раньше, но я не мог предполагать, что на это все было рассчитано. Впрочем, часом раньше или позже, исход был бы один. Милиция сидела в засаде с утра. Парней, однозначно, могли взять еще под утро, тепленькими, прямо в гостинице. Но присутствие журналистов, естественно, усугубило ситуацию.

— Я не могу озвучить то, что мне сказал Деренталь, — Стечкин махнул рукой. — Я уже сказал, скоро здесь будет Зурабов. Этот тип ничего не прощает, и оправданий не слушает. Если мы не придумаем, как обезвредить эту бабу, не найдем способа заставить ее убраться с комбината, не сумеем убедить Зарецкого, что его упорство ни к чему хорошему не приведет, не сносить нам головы, Александр Ефимович! Думай, что делать, думай! У нас в запасе чуть больше двух часов! Знаешь поговорку, лучше к Петрову на Майорку, чем к майору на Петровку? Так вот, это Осип Деренталь отправится на Майорку, а нам светит Петровка, если не хуже!

— Есть некоторые соображения, — Карасев сделал шаг к столу и, не спрашивая позволения, опустился на стул. — Шведов сейчас в вашем предбаннике. И он сообщил мне… — Он нагнулся и прошептал пару фраз, не больше, но глаза Стечкина засияли.

— А это идея, только надо провести все осторожно. Если эта чума ходячая, твоя бывшая супружница встанет на дыбы… Сам понимаешь, этого нам точно не простят. Кстати, что за ранение у нее? Может, она надолго вышла из строя, и не стоит весь сыр-бор затевать?

— Сквозная рана плеча, — ответил Карасев, — но по нашей информации она лежит дома. Зарецкий приставил к ней личного доктора и медсестру. Небольшая потеря крови и болевой шок, но этим Надежду не проймешь. Думаю, к вечеру будет на ногах.

— Так действуйте, пока она не очухалась! Живо! Одна нога здесь, другая там!

Женя искала глазами мать, и не находила. С одной стороны, она побаивалась этой встречи, с другой стороны ее беспокоило, что матери нет, а она абсолютно не знает ее адреса. Она посмотрела на часы. Прошло двадцать минут, как она ступила на Белогорскую землю, успела получить багаж и даже расстроиться по поводу того, что решила лететь в форме. В кителе было жарко, а форменная рубашка наверняка измялась… Поэтому снять китель она не решилась.

Она бросила быстрый взгляд по сторонам и направилась к выходу из аэровокзала. Пассажиров было немного, и она никоим образом не могла пропустить появление матери в зале. К тому же Женя была не из тех девушек, которые могут затеряться в толпе. Так получалось, что толпа перед ней расступалась, ей улыбались, смотрели вслед, а кое-кто из самых отчаянных молодых людей пытался даже заговорить. Но она привыкла к подобному вниманию и относилась к его проявлениям весьма равнодушно.