96  

То, возможно, проверка выявит не жадного и невнимательного, а — истинного виновника, не исключено — французского агента. Лишний шанс, как говорится, подлететь. На ту самую ступеньку, которую человеку, не уродившемуся дворянином, преодолеть трудней всего — к званию бригадного генерала или ордену, дающему право именовать себя habito — рыцарем!

— Успею.

Кровь из носу. Впрочем, ребята знают — если я полезу наверх, я постараюсь потащить за собой и тех, кто мне помог. Потому — из кожи вывернутся, ночами работать будут. Только в сиесту — шабаш. Жить-то хотят.

— Остальные ваши объекты передадите другим мастерам. Мне нужен… Да, проглот. Если надо, вы положите мой отчет к ногам короля… Нет, лучше к ногам Годоя! Пусть знает, кто хотел его оставить без гроша!

— И если сам великий человек вполне достоин того, чтобы к прочим своим мундирам прибавить и одеяние морского министра, — заметил дон Луис, — то ему несомненно понадобятся помощники, которые будут тащить грубую черновую работу. И, разумеется, исправно доставлять серебро Америк.

Он помолчал. Достал табакерку, втянул табачную пыль… вот этой забавы человеку века двадцать первого не понять! Что за радость в чихании? Генерал-капитан поймал недоуменный взгляд.

— Когда-то я курил трубку, — сказал, — простую солдатскую трубочку… Вот это было удовольствие! Увы, врачи уверяют, что мне следует отказаться от табака — или выйдет грех самоубийства. Так-то… возможный родственник!

Снова пауза.

— Тебе нужно попасть именно к Годою, — сказал он. — Фаворит их величеств человек тщеславный и златолюбивый, но по сути своей неплохой… Мне приходилось убедиться — он умеет быть верным и сам ценит в людях такое свойство. А потому нам следует поставить на него.

— Потому, — продолжил хефе, — что мундиры он себе пошьет сам… А золото ему доставим мы. На быстрых кораблях с русскими обводами и вашим типом набора.

Он улыбался в предвкушении славы, точно жених на свадьбе. Хефе — жених, Мануэль Годой — невеста, а сеньор Ортега-и-Аларкон — лошадь в тройке. Пока пристяжная… Пока!


Декабрь 1792 года. Гавана. Кабак-бордель «Загляни, моряк». Котозавр

— Эй, марьяча! Сыграй нам что-нибудь задорное!

Народ гуляет. В кабаке, естественно. А что поделать — наемник существо простое, консерватории посещать не привыкшее. Да и туговато на Кубе с индустрией развлечений: музеев с филармониями нет, зато есть дешевый местный ром, дорогое не местное вино, девицы всех цветов и нетяжелого поведения. Что характерно — парням хватает.

Несколько дней спустя.

Патрик О'Хара оказался превосходным вербовщиком. Ирландцы есть везде — даже здесь, потому что на родине жрать нечего, английские власти не устают гнобить Пэдди-католиков,[21] а нужда в солдатах есть везде. Дикие Гуси отметились везде: в Южной Америке, в Войне за Независимость, во всех европейских заварушках, их нанимало Великое Княжество Литовское, и московский царь, что вообще удивительно, учитывая горячие чувства тогдашней РПЦ к католикам.

Было бы странно, если бы эти ребята не оказались и на Кубе. Первый же поход по кабакам закончился полезными знакомствами — Патрик нашел пару соотечественников подходящего типа: морячки со слегка законопослушного купца,[22] ага, знаю я этого «купца», ящик флагов у боцмана, пять судовых журналов у капитана и абордажников втрое от обычного.

Сами они менять работу не захотели, но к кому и как обратиться-таки подсказали. В таких делах хорошая рекомендация значит больше чем золото. Социальная сеть, знаете ли. Гавана — большой портовый город, но если присмотреться, то все всех знают, или как минимум имеют общих знакомых. Имея правильных друзей можно рассчитывать на совершенно другое отношение. Например, кабатчик уже не просто наливает, а может поговорить, подсказать, завсегдатаи не зыркают, ограничиваясь разговорами о погоде, а прислушиваются к предложениям.

— …Торусу не давай денег в долг. Рубака знатный, музыкант хороший, но взаймы не давай…

— Что забывает отдать?

— Нет, не забывает, просто не отдает. — Мой собеседник, ничуть не смущаясь присутствием за столом упомянутого лица, отхлебнул из кружки и продолжил:

— Одиннадцать лет назад этот побрекито пожил в Тринадцати колониях, и решил сваливать, там совсем нечего было делать, а на прощание пропился, как последний индеец, не то что на корабль не сядешь, жрать нечего было. Вот он и занял триста песо у жида Розенблюма, который там с товаром приключился, мол, в Гаване отдам. Вот до сих пор отдает.


  96  
×
×